Кажется, Риннар прав: в мире не так уж и много однозначных вещей…

Шариден провел в лечебнице почти неделю; я, как и обещала, заходила к нему каждый день после занятий, всего на несколько минут — мне все еще было неловко в его обществе, хотя Риннар вел себя прилично и даже от обычных своих шуточек воздерживался. Да и занятия заканчивались поздно, возвращаться в общежитие приходилось в темноте, а после близкого знакомства с туманным змеем освещенные аллеи больше не казались мне безопасными. Риннару тоже, и он не только не возражал против моего раннего ухода, но и предложил больше не приходить. Мол, так ему спокойнее будет. Знаю я, отчего ему спокойнее будет, — сбежит и свилла с два его потом кто обратно в лечебницу загонит. Это даже без помощи предвидения ясно. А вот вероятность во второй раз наткнуться на сбежавшую от боевиков или некромантов зверушку настолько мала, что ею можно пренебречь… И преодолеть наконец-то свой страх, пока он не укоренился так глубоко, что однажды вообще не позволит мне выйти на улицу не то что в темноте, но и при свете солнца.

А на улице, к слову, становилось все холоднее. В Освэр, оседлав северные ветра, спешила королева-зима, близился день первого снега… и ночь Девичьего бала.

Наставница когда-то говорила, что видит мое будущее лишь до его кануна… Когда я вернулась в университет, она уже не видела ничего, что связано со мной. После моих объяснений мэтресса Ноллин успокоилась и повеселела; она сильно переживала из-за невозможности помочь, но сейчас была более чем уверена, что ее «слепота» в отношении меня связана с разблокировкой дара и со временем пройдет. И хотя все оказалось не так страшно, как наставница предполагала, она все же посоветовала мне быть осторожной. Да я и без того не собиралась ввязываться ни в какие сомнительные приключения, с меня уже имеющихся было достаточно.

Береан Вердиш, вопреки моим опасениям, больше не навязывал свое общество, но и совсем оставлять меня в покое не спешил, исподволь расспрашивая о том, что случилось с моей силой и что происходит сейчас. И если поначалу его поведение вызвало у меня недоумение и страх, то после папиного письма все наконец-то стало понятно.

Отец все еще находился в столице, и общаться мы могли лишь по чаропочте. Парные артефакты — коробочки для пересылки писем — принадлежали дедушке и до сих пор служили верой и правдой, никогда не сбоили, не требовали постоянной настройки и чуть ли не ежедневной подпитки, как более современные и красивые модели. И, что самое важное, не доставляли мне, не особо ладящей с бытовыми чарами, никаких хлопот. Папа был очень рад возвращению моего дара и не очень — тиронцу в качестве нового знакомого нашей семьи. Воспользовавшись своими связями, отец разузнал о Береане Вердише подробнее и успокоился, заодно успокоив и меня: тиронец действительно оказался обычным преподавателем, помешанным на провидении. Его интересовало все, что связано с даром, будь то его развитие, утрата или обретение. Неудивительно, что мой случай вызвал его любопытство, настолько сильное, что лорд почти забыл о приличиях. Что взять с увлеченного работой ученого? И я решила, что ничего страшного не случится, если я немного побуду в роли объекта изучения; может, наоборот, что-нибудь да прояснится. Меня до сих пор мучил вопрос, что именно со мной произошло много лет назад и кто в этом виноват.

А вот Ритта с моими выводами не согласилась.

— Санни, ну какой еще научный интерес, — улыбнулась она, внимательно меня выслушав. — На научный интерес так не смотрят, уж поверь мне!

— Как — так? — недовольно уточнила я.

Смотрел Вердиш действительно странно, но тот же декан боевиков по степени странности и страшности бросаемых на студентов взглядов легко обходил тиронца.

— Как на красивую девушку, — мечтательно прищурилась начитавшаяся очередной романтической чуши подруга.

Надо бы спрятать, от греха подальше, эти книжки в розовых обложках… а еще лучше — сжечь, а пепел по ветру развеять. Чтоб уж наверняка.

— Не говори ерунды, — поморщилась я.

Даже по имперским канонам меня с моими рыжими, непослушно вьющимися волосами и россыпью веснушек по всему телу нельзя было назвать красивой, что уж говорить о Тироне, где верхом совершенства считались хрупкие белокурые создания с идеально белой кожей.

— Совершенство приедается, — пожала плечами Ритта, выслушав мою отповедь, и жадно поинтересовалась: — А вообще, Санни, как он тебе?

— Как преподаватель, который старше меня чуть ли не вдвое, — проворчала я, устав препираться.

Моя личная жизнь не давала Ритте покоя, и не успела я отбиться от расспросов о Шаридене, как она поспешила добить меня Вердишем… Я люблю Ритту, конечно, но иногда просто-таки мечтаю об одноместной комнате!

— Возраст любви не помеха, — поджала губы подруга, для которой этот вопрос в последнее время был весьма болезненным.

— В любовных романах по большей части, — уточнила я, и Ритта насупилась, затолкав под подушку предательски выглядывающий уголок книги в яркой обложке.

— Ты совершенно неромантична, — сухо заявила подруга. — И я очень сочувствую Шаридену…

— Ты сочувствуешь Шаридену, потому что я не считаю привлекательным Вердиша? — развеселилась я, и Ритта, окончательно обидевшись, демонстративно отвернулась и погрузилась в чтение учебника.

Ничего, «Основы построения чар пятого уровня» куда полезнее придуманных страстей… и, надеюсь, мозги прочищают неплохо. Как бы, начитавшись чего не следует, Ритта не вдохновилась на приступ крепости по имени Элрой Вилорен… Крепости-то ничего не будет, что ей, гранитной, какая-то мушка на мощных стенах, а вот подруга, боюсь, вдребезги разобьется.

Я аккуратно сложила собственные учебники, благо задания на завтра были уже сделаны, и вспомнила про обнаруженный на чердаке дневник. Почему бы не использовать его по прямому назначению? Мыслей у меня накопилось много, даже, пожалуй, излишне; может, записав их, я смогу хоть как-то разобраться в себе?

Я подошла к шкафу, достала из-под стопки одежды янтарную книжицу, вооружилась карандашом и, поудобнее умостившись на кровати, открыла первую страничку.

Которая оказалась исписана мелким ровным почерком.

«Милая моя Нисса, я знаю, что ты никогда не прочитаешь этих строк…» — выхватил взгляд прежде, чем дневник выпал из моих ослабевших рук.

Девушка в серебристо-белом, словно подсвеченный луной иней, платье, с забранными в сложную прическу волосами, украшенными некрупным жемчугом — таким же, как и в обвивавшем шею ожерелье, — казалась слишком чужой, и я коснулась зеркальной поверхности, убеждаясь, что это все-таки мое собственное отражение. Безупречное отражение меня, которое не портили даже поблекшие в результате косметических ухищрений веснушки… и которое тем не менее не было мной.

— Ты прекрасна, Санни, — умиленно вздохнула мама, поправляя выбившийся из моей прически блестящий рыжий локон, на контрасте с которым кожа полускрытых кружевом плеч казалась алебастровой.