– Некоторые дирижеры с исполнителями тоже, – мрачно подумала она, – у всех жены, как на подбор, больны или немощны. Джон мне врет, но и я ему вру, насчет нациста. То есть не говорю правды… – она подумала об осенней поездке, в Будапешт:

– Хорошо, что мы с Генриком увидимся, с ним всегда легко… – сбивая пюре, Адель твердо сказала себе:

– Не мое дело, что от нее хочет Рауфф. Я позвоню, изменив голос, передам привет, и все… – ласковая рука взяла венчик, герцог обнял ее сзади:

– Пахнет очень вкусно… – он потерся небритым подбородком о нежное плечо, – отдохни, я накрою на стол. Вино как раз нужной температуры… – он кивнул на бутылку винтажного бордо. Адель улыбнулась:

– На премьере тебя не хватало. Полковник Бадер очень хорошо выступал. Он вспомнил покойного дядю Стивена, его побег из крепости Кольдиц, на дельтаплане. Он тоже сидел там, когда попал в плен… – Джон согласился:

– Он отличный оратор. Завтра в Банбери я все увижу, с ребятишками. Заодно накормлю их обедом, в пабе… – голос Адели был спокойным:

– Вы пойдете на утренний сеанс… – Джон попробовал пюре:

– Где-то у нас завалялся мускатный орех. В этой банке, точно… – он добавил и соли:

– Да, на семейный просмотр, в одиннадцать. Полина душу продаст за воздушную кукурузу, а Маленький Джон неравнодушен к американским сосискам. Садись, не стой… – он прижался губами к сладкой шее, поцеловал каштановую прядь:

– Она ничего не говорит, насчет развода. Она вообще какая-то отстраненная, наверное, думает о работе… – он отодвинул стул, для Адели:

– Стейк, салат, картошка и клубника со сливками. После обеда попьем кофе, и мне пора ехать… – он подмигнул девушке, – то есть я уеду после десерта… – дрозд вспорхнул с ветки в яркое, очистившееся от туч, небо. Каштан зашумел под легким ветром. Адель вспомнила:

– Под раскидистым каштаном, предали средь бела дня, я тебя, а ты меня…

Отпив вина, она заставила себя весело сказать: «Отличный винтаж, милый».

Банбери

Пышную пену капучино посыпали бежевой корицей. Чашку принес лакей, на серебряном подносе. Он оставил кофе на бюро ее светлости, розового дерева, рядом с отпечатанным на атласной бумаге, с монограммой, меню:

– Обед, суп прентаньер, мусс из лосося, дуврская камбала, клубника со сливками. Ужин… – длинные пальцы повертели карточку:

– К ужину они вернутся, то есть они вернутся раньше. Полина после обеда еще спит. У Маленького Джона урок тенниса, он занимается с берейтором… – пасынка обучали теннису и верховой езде давно обосновавшиеся в замке охранники. Циона предполагала, что зимой мальчик ходит на корты и в манеж:

– Он учит арабский и русский языки, Джон водит его в тир, – пухлые губы искривились, – его светлость готовит себе замену, на шпионском поприще…

Циону не интересовал старший сын мужа и очень мало интересовала собственная, младшая дочь. Полина возвращалась из Лондона с восторженными рассказами о театрах, музеях и зоопарке, о будущих соученицах, по Квинс-колледжу. Циона думала, что Густи живет в семье миссис Клары:

– Полина всегда говорит именно о Хэмпстеде, – отпив кофе, она закурила, – где ей еще жить, сироте? Клара удачно вышла замуж, ничего не скажешь. Подсунула дяде Джованни целый выводок, на старости лет… – Циона знала, что Лаура с Мишелем и детьми обосновалась в Париже:

– Вряд ли Лаура обрадовалась новым, сводным братьям и сестрам… – девушка покачала ногой, в лаковой лодочке, – но меня это тоже мало волнует… – за младшую дочь Циона не беспокоилась:

– Джон с нее пылинки сдувает, – хмыкнула девушка, – возится с ней, как с принцессой. Он водил детей на чай, в Букингемский дворец, летал с ними в Балморал… – Полина рассказывала матери о знакомстве с ровесницей, принцессой Анной, дочерью королевы:

– У Полины есть отец… – пепел упал на сверкающий уотерфордский хрусталь пепельницы, – она не пропадет. Я должна позаботиться о моей девочке, Фриде… – о поездке детей в Израиль Циона узнала, когда они вернулись в Британию:

– Девочкам никто не сказал, что они сестры… – она раздула изящные ноздри, – дядя Авраам и тетя Эстер выкрутили мне руки. Они украли у меня ребенка, и выдают Фриду за свою дочь… – просроченный, но подлинный паспорт Цецилии Сечен хранился среди белья Ционы. На камине, в гардеробной, стояла шкатулка, с драгоценностями на каждый день. Бриллианты и праздничные гарнитуры муж держал в сейфе. Циона выучила безделушки наизусть:

– Часы у меня золотые, браслеты тоже, обручальное кольцо с бриллиантом, есть пара нитей жемчуга. До континента я доберусь. Мне даже хватит денег, чтобы оказаться в Израиле… – она напоминала себе, что надо сначала найти Максимилиана:

– Если он мертв, – девушка сглотнула, – я должна об этом узнать. Но если он жив, он будет искать Цецилию Сечени, он не успокоится. Он, единственный, меня любил, и я любила его… – настоящая Цецилия Сечени присылала в Банбери слащавые фото дочерей. Циона не любила читать письма подруги:

– Она только и знает, что хвалить ее ненаглядного мужа. Эмиль то, Эмиль се, Эмиль великий врач. Был бы он великим, не прозябал бы в рудничной больнице. Цила выскочила замуж, чтобы уехать из Израиля… – в последнем письме подруга сообщила, что осенью отправляется в Будапешт:

– Я увижусь с тетей Эстер и дядей Авраамом… – читала Циона ровные строки, – Эмиль отпустил меня, как он говорит, на родину. Он уверяет, что справится с девочками, Тиква ему поможет… – отбросив листок, Циона сдержала рыдания:

– Максимилиан обещал отвезти меня на Балатон, осенью. Он говорил, что мы отправимся на прогулку по озеру, при луне, навестим виноградники, попробуем токайское. Он хотел поехать со мной в Тоскану… – кинув меню обратно на бюро, Циона прислушалась:

– Охранники обедают, с моей так называемой личной горничной, – она едва не выругалась вслух, – то есть личной надзирательницей… – технический персонал, как называл его герцог, ел в столовой для прислуги. Через четверть часа должен был раздаться гонг, зовущий к обеду ее светлость:

– Джон после фильма накормит детей в пабе, – усмехнулась Циона, – словно какой-нибудь фермер. Он и есть фермер. Он, кажется, отправился в Банбери в джемпере своего отца…

Пасынок и дочь тоже не щеголяли нарядами. Утром герцог водил детей на рыбалку. Маленький Джон не снял потрепанных шорт. Полина залезла в машину в резиновых сапогах и холщовой юбке.

Циона разгладила дневное платье, заказанное по каталогу из Лондона:

– Сюда даже нельзя приехать портнихе, наряды мне подгоняют по фигуре в столице… – потушив сигарету, она вздрогнула. Телефонный аппарат зажужжал:

– Это не внутренняя линия, – испугалась Циона, – звонок не из замка… – она подумала о несчастном случае:

– Может быть, это врач, из госпиталя. Джон попал в аварию, погиб… – о детях она даже не вспомнила, – тогда я, наконец-то, стану свободна… – Циона помотала головой:

– Они бы сюда не позвонили. Вызовы сначала проходят через коммутатор, где сидят охранники. Но сейчас все обедают… – за восемь лет брака Циона, ни разу, не отвечала на телефонный звонок по внешней линии. Она, робко, подняла трубку: «Слушаю вас». Голос был женским, напористым, незнакомым:

– Ваша светлость, – зачастила неизвестная, – вам привет, из Будапешта… – Циона едва не выронила аппарат, – вам просили передать адрес почтового ящика, где ждут корреспонденции… – Ционе не надо было искать карандаш. Она запомнила индекс и три цифры:

– Швейцария, Цюрих… – сердце колотилось, – надо у нее спросить… – Циона ничего не успела спросить. В ухе забились короткие гудки. Неизвестная бросила трубку. Циона еле справилась с внезапно закружившейся головой:

– Я придумаю, как отправить письмо. Максимилиан нашел меня, он любит меня, он меня не забыл…

За дверью завыл гонг. Откинув голову, победно улыбаясь, Циона пошла в малую столовую.

Часть вторая

Венгрия, октябрь 1956, Шопрон

Венский поезд остановился, не дотянув сотни метров, до перрона вокзала. Здание желтого камня, больше напоминало унылый барак:

– Русские постарались, – заметил один из австрийцев, в вагоне, – у них нет