Однако какие же могли быть настоящие поводы к занятию Киева? Полагаем, что главнейший повод заключался в самом положения тогдашних дел. Киев и Новгород, два торговых средоточия, стояли на концах греческого пути. Могли ли они оставаться друг от друга независимыми? Могла ли эта бойкая дорога в Царьград находиться во власти двух хозяев? Каждый хозяин, отдельно на севере или отдельно на юге, становясь сильным, необходимо должен был владычествовать по всему пути и, следовательно, при случае стеснять или совсем затворять эту торговую дорогу. Равновесия отношений севера и юга в варварское время не могло и существовать.

Засевшие в Киеве варяги освободили страну от хазарской дани, от обиды древлян и уличей и скоро распространили владычество на всю окрестность. Образовалось варяжское гнездо, совсем независимое от варяжского старейшины – Новгорода. Старейшина естественно должен был воспользоваться всеми плодами, какие были достигнуты на юге его молодежью, тем более что весь север почитал Киев, или, вернее сказать, сообщение по Днепру, своим общим убежищем и пристанищем, и потому не один Новгород, но весь торговый север, как один человек, задумал сам перейти в приготовленное уютное гнездо в Киеве, конечно, под руководством своего старейшины – Новгорода. Прежде всего в его руках должен был находиться весь греческий путь, от одного конца до другого. Нехорошо было бы, если б младшее гнездо независимо владело прямоезжей дорогой. Не только старейшина Новгород, но и весь север необходимо желал на этом пути полной свободы, прямого проезда, без всяких зацепок, какие в чужом владении, по обычаю, непременно должны были существовать. И вот Новгород, собравши варягов и военные дружины подвластных или союзных городов чуди, славян, мери, веси, кривичей, переселился торжественным походом на южный конец большой дороги, поближе к тому великому всемирному торжищу, к которому и был проложен этот заветный путь «из варяг в греки».

Коварный поступок такой большой рати с князьями Киева показывает, с одной стороны, что эти князья, как мы говорили, были независимы от Новгорода и сильны своими заслугами для Киевской страны; с другой – что в самой киевской дружине, вероятно, было много сторонников Новгорода, которые и поспешили выдать своих князей без всякой борьбы. Еще от Рюрика много новгородцев убежало в Киев. Затем, если припомним свидетельство Фотия о водворении в Киеве Христовой веры еще в 866 году, то является и другая вероятность о новгородском недовольстве новыми киевскими порядками. Языческий север, конечно, не мог совсем равнодушно смотреть на перемену веры и обычая в своей же варяжской колонии, которая в этой перемене естественно приобретала еще больше самостоятельности и независимости от своего старого гнезда. Здесь, быть может, скрывалась и еще причина для занятия Киева и убийства его князей как руководителей в распространении новой веры. В предании они остаются неповинными мучениками. На Аскольдовой могиле впоследствии поставлен был храм Св. Николая, чего не могло случиться, если б предание почитало эту могилу языческой.

«Это будет матерь городам русским!» Вот первое слово, какое сказал Олег, севши в Киеве княжить. Многое, что летописец приписывает деяниям Олега, по всему вероятию, принадлежит собственно, тому воззрению или созерцанию о давней старине, какое еще сохранялось даже и во время составления первой летописи. Поэтому и вложенное в уста Олега понятие о городе-матери отзывается еще античной древностью и, быть может, составляет даже прямое ее наследство для Киева как древнейшего и первоначального города в Русской земле. Птолемей упоминает о городе-матери, Митрополе, в устье Днепра, неподалеку от Ольвии. Это город загадочный, настоящее место которого почти невозможно определить. Его имя, во всяком случае, служит намеком, что такой город существовал где-либо на Днепре, а потому и киевское предание о городе-матери, хотя бы и не о самом Киеве, а о каком-либо другом городе, может уходить в глубокую древность[89]. Кроме того, понятие о матери могло относиться к самому кормильцу Днепру и связывалось с мифами скифов, у которых первый человек рожден был от Зевса и дочери реки Днепра.

На Балтийском поморье, в земле лютичей-велетов, тоже существовал город-мать: это Щетин, по всему вероятию, древнейший из тамошних городов. Могло случиться, что варяги-славяне принесли и в Киев свое балтийское предание о городе-матери как о начальном и главном городе всей земли; поэтому слова Олега могут обозначать, что теперь, с поселением здесь старших варягов из Новгорода, главным и старейшим их гнездом будет уже не Новгород, а Киев, ибо все это старейшее гнездо, Новгород, теперь совсем переселилось на киевское место.

Идея о городе-матери могла возникнуть, конечно, у тех людей, у которых существовали города-дети, прямо происходившие от известного города-матери. Детство русских городов прямо уже обозначается именем Новгорода, по понятиям XIII века старейшего города во всей Русской земле. Все это роднит русские старые идеи с идеями античных черноморских греков, точно так же развивавших свои колонии и вначале вполне зависевших от своих митрополий, матерей-городов.

Поселившиеся в Матери русских городов варяги, славяне и прочие, кто ни пришел, все стали прозываться русью. Для безопасности нового княжения Олег начал ставить города, вероятно, по окраинам тогдашней Киевской области. Сюда же, в Киев, он перевел и новгородские дани, постановив их платить от славян, т. е. от самого Новгорода, от кривичей из Смоленска и от мери из Ростова. О чуди и веси Олеговы уставы не упоминают и тем дают понятие, что дань этих областей входила в состав словенской или новгородской дани. Олег успокоил и заморских варягов, постановив платить им от года до года 300 гривен, для мира, и эта дань исправно выплачивалась до смерти Ярослава, т. е. до тех пор, когда славяне-варяги от борьбы с немцами и сами стали уже бессильны. Быть может, это была дань старая, установленная еще по случаю призвания князей.

Устроившись таким образом с Севером, Олег начал воевать с соседями Киева, от которых поляне с давних лет терпели тесноту и обиды. В первое лето Олег примучил древлян, обложив их данью по черной куне (от дыма или хозяйства). На второе победил северян и возложил на них дань легкую, дабы не платили хазарам. «Я, хазарам недруг, а вам, – промолвил победитель, – чего еще (желать) – дань легкая!» На третье лето Олег спросил радимичей: «Кому дань даете?» И те отвечали: «Хазарам». «Не давайте хазарам, но мне давайте», – порешил Олег. Радимичи стали платить по щлягу[90], как платили хазарам.

Таким образом Олегово владение, или первоначальное русское владение, простиралось от Новгорода до Киева и обнимало больше всего восточную сторону греческого пути по Днепру; на западе были покорены только соседи Киева, древляне. О дреговичах, живших между Припятью и Двиной, летопись не говорит ни слова. По ее показанию, там, в Турове, и у западных кривичей, в Полоцке, жили особые варяги, по-видимому, независимые от Олега. Точно так же независимыми оставались уличи на Нижнем Днепре и тиверцы на Нижнем Днестре. С теми и другими Олег держал рать, т. е. воевал, добиваясь, вероятно, свободного и чистого пути в Царьград по Днепру и по самому морю.