Это же просто дьявольщина какая-то? Если Всеволод намекал на это событие в Индии, то как?.. Каким образом он мог узнать об этом? Боже праведный! Кажется, я начинаю сходить с ума… Я знаю, я уверен, что все медиумы, прорицатели и гадалки – это шарлатаны и проходимцы, дурящие головы доверчивым идиотам, у которых хватает пустого времени их слушать. Но… но это?.. Как это (!) прикажете понимать?»

Первой его импульсивной реакцией было бежать почти через весь поезд, немедленно найти Руднева и потребовать у него объяснений. Но Тирпиц не был бы Тирпицем, если бы быстро и решительно не взял себя в руки.

«Стоп, машина! Зачем сгоряча суматоху устраивать? От спешки в серьезных делах вреда больше, чем пользы. А дело тут, похоже, очень серьезное. Сперва нужно хорошенько обдумать это все, времени у нас достаточно. И тогда уж посидеть с русским адмиралом тет-а-тет. Причем так, чтобы это его совершенно не тяготило. Очевидно же, что после того памятного вечера, или ночи, что вернее, Всеволод нашего общества сторонится.

Оно и понятно. Опасается повторения. И риска вновь предстать перед своим императором в непотребном виде. Или же, наоборот, конфузится и считает себя виноватым в приложении десницы к глазу своего собутыльника. Хотя собутыльник, по правде говоря, был сам во всем виноват. Так что, пока он вращается в обществе русского самодержца, лучше его не дергать и не пытаться выводить на откровенность. Вот когда отгремят марши, фанфары и сапоги по брусчаткам, а свежий ветер унесет за горизонт дымы от корабельных салютов, тогда, ближе к завершению этого турне, и придумаем, как его разговорить.

Как любят приговаривать наши радушные хозяева? Утро вечера мудренее? И очень верно говорят, кстати. Пора ложиться спать. Ибо завтра предстоит знаменательный день. Завтра мы вновь встречаемся с Великим океаном».

* * *

В то время как ошарашенный индийской вводной Альфред фон Тирпиц намеревался отойти ко сну в надежде, что отдых освежит голову, человек, ставший причиной его треволнений, о теплой постельке и не помышлял. Петрович был всецело поглощен приватной беседой с парой замечательно интересных собеседников. Причем, что ему было уже вполне понятно, парой они были не только в количественном выражении, но и в смысле человеческом…

Пригласив через посредство верного Чибисова на чашечку вечернего чая инженера Луцкого, Петрович не ожидал, что тот пожалует к нему не один, а в компании с юной улыбчивой девушкой, возможно, чуть крепковатой в кости и взгляде для соответствия эпитету «грациозно-утонченная». В ней не было ни ветреной кокетливости, ни робости, характерных для поры первого цветения. Миловидная, улыбчивая, статная особа с идеально уложенной высокой прической, облаченная в темно-зеленое, подобранное с безупречным вкусом вечернее платье, сидящая напротив него рядом с Луцким, поразила Руднева не своим колье с изумрудами. За цену которого, пожалуй, можно было бы приобрести весь их поезд. Поразила она безупречным тактом манер, совершенно взрослой, сдержанной доброжелательностью и четкой, выверенной глубиной суждений.

«А у Круппов-то подросла весьма достойная наследница. Как там? Спортсменка, комсомолка и просто красавица?»

В плане достойной наследницы, тут Петрович был прав. Хуже с определением «по Гайдаю». С первыми двумя позициями – объективный минус, а вот про «просто красавицу»… Пожалуй, данный вердикт выглядел слабовато. Да и с шебутной Варлей тут не было ничего общего. Вообще.

Берта Фридриховна Крупп была очень (!) умной. В плане остроты ее интеллекта и способности почти мгновенно принимать логически безупречные решения она, скорее, была внучкой своего великого деда Альфреда, чем дочерью авантюрного, увлекающегося папаши. Эта девушка знала себе цену, никому не позволяла собою помыкать и относилась к той породе людей, которые, вне зависимости от их пола, если уж кого решили, то… обязательно. Ну, вы поняли, полагаю, о чем это… Короче, нашему инженерному гению Луцкому повезло… Главное только, чтобы не как тому пуделю-мальчику, на которого положила глаз девочка из породы бультерьеров…

Петрович не был бы Петровичем, если бы удержался и не задал вертевшийся на языке с первого глотка чая вопрос:

– А все-таки, молодые люди, простите меня за нескромность, но очень хочется узнать, а давно ли вы знакомы? Тут разное говорят, но…

– Ну и пусть себе говорят, ваше сиятельство… – Берта, нимало не смущаясь, демонстративно положила ладошку поверх руки Луцкого. – Мы с милым Борисом Григорьевичем знакомы уже больше трех лет. И пусть все встречи наши были мимолетны, а общение очень кратко, здесь, в России, сложилось уже то, чему было суждено случиться ранее.

– Вот даже как? И об этом три года никто светских сплетен не запустил?

– А никто повода и не давал, Всеволод Федорович. Мы лишь трижды виделись. Мельком. Но в сердце я стрелу получил еще при первом знакомстве. В тот день я прибыл в Киль в числе приглашенных на торжественное мероприятие по случаю запуска обновленной верфи, которая отныне должна была носить наименование «Фридрих Крупп Германиаверфь». В кулуарах я предложил покойному отцу милой Берты использовать мои двигатели для нескольких подводных миноносцев, их должен был строить на экспорт инженер Эквилей. Герр Фридрих был заинтересован моими идеями, и позже, в отеле, мы практически ударили по рукам. Тогда-то мне и выпало счастье познакомиться с очаровательной юной дочерью главы концерна. К сожалению, после его скоропостижной кончины господин Эквилей и большинство директората концерна сделали иной выбор в части двигательной установки для своих подводных лодок…

– Чем и предопределили наш от них отказ, – завершил мысль Руднев за Луцкого. – Хотя, по правде сказать, кораблики эти мне лично сразу доверия не внушили. В целом, своей концепцией. Что Лабеф, что Эквилей пока еще не создали надежного подводного корабля. И думаю, что не скоро еще создадут. Но, извините, я отвлекся… Так, и как же ваш сердечный роман?

– Ну, что вы, ваше сиятельство, какой там роман! Борис несколько раз приезжал в Эссен, рассчитывая переубедить наших инженеров и директорат по поводу его двигателей, но все было бесполезно. Хотя, как мне кажется, он понимал, что тот отказ уже окончательный… Не так ли, – милый?

– Конечно, душа моя. Просто я искал возможность хоть разок еще взглянуть в эти прекрасные глаза…

– Так, молодежь! Хватит про любовь, довольно смущать пожилого адмирала, насмотритесь еще друг на друга… И все-таки, милая Берта, как я понимаю, вы пришли ко мне не просто за компанию с Борисом Григорьевичем испить чайку с коньяком и поглазеть на этого «русского Нельсóна», как выражается ваш кайзер?

– О, как вы проницательны, милый Всеволод Федорович! Я ведь действительно хочу кое-что у вас узнать. И еще высказать к вам, если позволите, конечно, одну глубоко личную просьбу.

– Вот даже как? Вы же знаете меня меньше часа, моя дорогая, и