парк, все его зеленые насаждения и скульптуры, как было в восемнадцатом веке, при знаменитом меценате, екатерининском вельможе графе Иване Шувалове, придать парку статус заповедника, на горе Парнас устраивать поэтические фестивали и оперные спектакли под открытым небом.

– Пруд «Шляпа Наполеона» почистить… – мечтательно протянул Маркиз, – карасей туда запустить… или русалку… Дриад опять же… на каждое дерево… пускай себе смеются…

– Точно! – оживился Рудик. – Причем все будет сделано исключительно на деньги спонсоров, от города ничего не возьмут. Но, сам понимаешь, что у этой «Дриады» шансов выиграть тендер совсем никаких нету. Не их уровень…

– Понял. – Маркиз допил кофе, попрощался с приятелем и ушел, сохраняя на лице задумчивое выражение.

Вернувшись домой, он застал на кухне совершенно идиллическую сцену.

Анатолий Зевако сидел на любимом месте самого Маркиза и неторопливо попивал кофе, опять-таки из любимой Лениной кружки – с портретом кота. При этом сам кот сидел у него на коленях, очень благосклонно разрешал Анатолию чесать себя за ухом и, мало того, громко мурлыкал.

Такой фамильярности с малознакомыми людьми Аскольд никогда себе не позволял.

– А еще я один раз во время гастролей изображал покойную Индиру Ганди, – рассказывал Анатолий Лоле очередную байку из своего славного циркового прошлого. – Так местный городской начальник ужасно перепугался и распорядился, чтобы мне выделили номер люкс как важному зарубежному представителю. Я понял, что мне козырная карта пошла, и потребовал, чтобы он на всю нашу труппу коньяку выставил. Из расчета литр на рыло. Правда, этот номер не прошел, поскольку у них в городе коньяка не оказалось.

– А я один раз играла в экспериментальном спектакле по роману «Сага о Форсайтах», так спектакль продолжался трое суток с небольшими перерывами на сон и обед… ой, Ленечка, ты уже вернулся? – Лола наконец заметила появление своего компаньона. – Ты так быстро? А мы с Толиком кофе пьем…

Леня хотел было возмутиться той бесцеремонностью, с которой Анатолий занял его место, но вовремя спохватился – ведь он сам с трудом добился того, чтобы Лола приняла в дом его старинного знакомого… поэтому вместо едва не сорвавшейся с губ ревнивой реплики он благосклонно произнес:

– Бойцы вспоминают минувшие дни? А мне, Лолочка, ты не нальешь кофейку?

– Сейчас, – отозвалась Лола, но даже пальцем не шевельнула.

– Так вот главная трудность, само собой, – продолжила она, – главная трудность заключалась в том, чтобы запомнить весь текст роли. Целый роман все-таки… конечно, у нас был суфлер, но какой же настоящий артист полагается на суфлера? У меня, между прочим, всегда была отличная память, что очень ценили режиссеры…

– У меня раньше память тоже хорошая была, – вздохнул Анатолий. – Всех знакомых девушек телефоны наизусть помнил! Без записной книжки! А это, доложу вам, немало!

Он протянул Лоле опустевшую чашку, и та моментально ее наполнила. Маркиз удивленно проследил за ней, но его не замечали, как будто он стал человеком-невидимкой.

– А теперь-то память совсем никакая стала! – пожаловался Анатолий, шумно отпив кофе. – Вон стишок маленький, и то никак вспомнить не могу! Одно слово – возраст!

– Ну какой там возраст! – поощрительно улыбнулась ему Лола. – А какой стишок?

– Может быть, мне все же тоже нальют кофе? – осведомился Маркиз с нарастающим раздражением.

– Сейчас, Ленечка, – невозмутимо отозвалась Лола. – Так какой же стишок?

– И Топтыгина прогнал

Как-то там… дубиной,

И кого-то обозвал

Тра-та-та скотиной, –

радостно оттарабанил Анатолий. – Главное дело, что-то очень знакомое, буквально в голове вертится, но никак не вспомнить! Мы уж с Леонидом как ни пытались – все впустую! Вот что значит – памяти не стало!

– Да это же Некрасов! – обрадовалась Лола. – «Генерал Топтыгин» называется! – И она с выражением прочитала:

– И Топтыгина прогнал

Из саней дубиной,

А смотритель обругал

Ямщика скотиной!

– Ты бы еще на стул встала, – ревниво проговорил Маркиз, которого уже всерьез начало раздражать установившееся между Лолой и Анатолием родство душ.

Однако никто не обратил внимания на его эмоции.

– Во-во! – радостно подтвердил Анатолий. – Именно так тот мужик и говорил!

– Это даже в школе проходят, – поучительным тоном продолжила Лола. – Про то, как медведя за генерала приняли…

– Постой! – вскинулся Маркиз, моментально забыв о ревности и обиде. – Медведь, говоришь? Ну точно – медведь! Как же это я сразу не догадался?

– Ленечка, ты только, пожалуйста, не волнуйся! – На этот раз Лола обратила на него внимание. – Ты, главное, так не переживай! Налить тебе кофейку? Сейчас я тебе налью… ты присядь… Анатолий, подвиньтесь, пожалуйста!

Анатолий передвинулся вместе со стулом, чем весьма обеспокоил Аскольда. Кот недовольно фыркнул и соскочил на пол с тяжелым мягким звуком, как будто уронили мешок цемента. При этом на его морде отчетливо читалось следующее:

«Некоторые люди совершенно не ценят своего счастья! Я благосклонно оказал ему доверие, забрался на колени и даже немножко помурлыкал, а от него всего-то и требовалось спокойно посидеть, не создавая мне неудобств…»

– Садись, Ленечка! – заботливо проговорила Лола, поставив перед Маркизом чашку кофе. – И главное – не переживай! Нервные клетки не восстанавливаются!

– Да как вы не понимаете! – Маркиз взмахнул рукой, едва не сбросив чашку со стола. – Он потому и прочел перед смертью это стихотворение, что хотел тебе сказать: что-то важное связано с медведем! Что он перед этим тебе сказал?

– Она, говорит, мне это отдала… ты должен его взять и вернуть… и найдешь его там… а где там – не успел сказать, начал бредить… стихи эти начал читать…

– У него в бреду всплыли эти стихи, потому что он хотел тебе сказать, где нужно взять то, что она ему отдала! Он хотел сказать тебе именно про медведя!

– Про какого еще медведя? – удивленно переспросил Анатолий и переглянулся с Лолой. – Что это с ним?

– Про какого медведя? – Маркиз замахал руками. – Про самого обыкновенного медведя! Литературного! То есть музейного! С подносом в лапах!

– Кажется, он тоже бредит! – Анатолий повернулся к Лоле. – У него такое раньше бывало?

– Да вроде нет, – вздохнула Лола. – Но все когда-нибудь случается в первый раз! Ленечка, ты, главное, не волнуйся, мы сейчас вызовем врача, тебе сделают укол, и все будет хорошо… ты забудешь про всех этих медведей…

– Не надо никакого врача! – возмущенно перебил ее Маркиз. – Не надо никаких уколов! Я не хочу забывать про медведя! Я наконец понял, что имел в виду тот человек… как его звали – Упертый? Не случайно он два раза ходил в музей-квартиру Панаева! Ведь там, в прихожей музея, стоит медведь!

С большим трудом Лола поверила, что у Маркиза действительно все в порядке с головой.

– Черт, как неудачно все, и туда надо и сюда… – возбужденно бормотал Леня, – хоть разорвись. Ладно, медведь подождет. Анатолий, собирайся, к Окуню поедем!

Василий Окунь неожиданно почувствовал нестерпимый голод.

В последнее время с ним часто случались такие приступы зверского голода – от страха, от волнения, просто от усталости на него накатывало неудержимое желание немедленно что-то съесть. Он замечал, что прибавляет в весе, но ничего не мог с собой поделать: если немедленно не утолить этот голод, ему станет совсем худо. Начнут дрожать руки, потемнеет в глазах…

В последнее время все чувства у него обострились – если хотелось есть, то зверски, если он спал – то как убитый, без просыпу, однако чаще всего он совсем не спал, лежал в гостиной на диване, обливаясь потом, хотя в комнате было прохладно – он мучился от духоты, поэтому раскрывал все форточки. В спальню он не заходил с тех самых пор, как нашел там на широкой супружеской постели мертвую Маргариту.

Когда в тот вечер он вошел в квартиру и увидел ее жуткое синее лицо с лиловым вывалившимся языком, он подумал, что все пропало, что это наказание ему за убийство Сергея. Однако тут же опомнился и позвонил Кондрату Матерых. Этого делать ни в коем случае было нельзя, но он растерялся. Кондрат наорал на него и велел затаиться, потому что для милиции он, конечно, будет теперь первым подозреваемым. Василию удалось перевести стрелку на Сергея –