– Простите, – раз за разом повторяла она. – Пожалуйста, не надо.

– А ну заткнись, – заорала на нее Шелли. – Ты, бестолковый кусок дерьма, давай, слушай меня!

Кэти просила, умоляла. Смотрела на Никки и Шейна глазами, в которых явственно читалось «помогите же мне!».

Дэйв положил Кэти вниз лицом на доску качелей. Она пыталась от него отбиваться, но у нее не хватало сил. Дэйв скотчем привязал ее к доске, замотав, словно мумию.

Шелли дала мужу сигнал, и он опустил Кэти лицом в ведро с водой. Они не собирались ее утопить – надо было только заставить Кэти слушаться Шелли.

Помочь ей исправиться.

Когда пытка началась, Шелли отправила Никки с террасы следить за дорогой, и та сразу убежала туда. Шейну велели идти к забору и слушать, не долетают ли крики Кэти до соседей. Сэми стояла на часах во дворе.

Они слышали, как их мать смеется над Кэти. Обзывает ее тупицей. Жирдяйкой. Уродиной.

– Ты просто мусор, Кэти! Тебе надо стать человеком.

Никки пыталась не слушать криков Кэти, когда ее голову поднимали над водой, прежде чем погрузить обратно. Голос Кэти звучал глухо и больше напоминал хрип, чем настоящие крики, когда она пыталась отдышаться и молила о пощаде. Никки стояла на своем посту, пока ее мать выкрикивала приказы, а Дэйв топил Кэти. Эта шокирующая сцена, словно из фильма ужасов, никак не вязалась с идиллическими картинами загородной жизни. Яблоневые деревья. Лошади на пастбище. И голая женщина, привязанная к доске, которую раз за разом топят в ведре с водой.

Наказание продолжалось недолго. Возможно, минут десять. Но этого хватило, чтобы образ Кэти, голой, связанной, зовущей на помощь, навсегда отпечатался у Никки в памяти.

Позднее Шелли окрестила эту процедуру душем, или купанием. Ее лучшая подруга плохо следила за собой, поэтому Шелли с Дэйвом пришлось придумать, как ее вымыть.

Никто из очевидцев той сцены так, естественно, не считал. Она не имела никакого отношения к купанию Кэти.

«Маме приятно было измываться над Кэти, – рассказывала Никки, сидя вечером в своем доме в пригороде Сиэтла, пока ее дети играли на улице, а она в памяти вернулась в те времена, когда была подростком в Реймонде. – Я не могу сказать почему, но ей точно нравилось. Но та пытка больше не повторилась. «Качели» убрали прочь. Больше мы никогда их не видели».

Избиения. Утопление. Бесконечные дни в насосной. Шелли проявляла исключительную изобретательность в том, что касалось издевательств над Кэти. Как будто Кэти вообще не была человеком. Шелли обращалась с ней, как худший садист с беззащитным животным. Кормила испорченными продуктами из холодильника, которые перемешивала вместе в блендере.

– На-ка, выпей коктейль, Кэти!

Руки Кэти тряслись, когда она брала стакан и смотрела на его серо-коричневое содержимое.

Шелли заглядывала ей в глаза.

– Ну что, вкусно?

Кэти покорно пила жижу, состоявшую из испорченного фарша для гамбургеров и других просроченных продуктов.

– Да, очень, – говорила она. – Спасибо, Шелли.

В другой раз Никки видела, как ее мать наполнила детскую чашечку солью из кухонного шкафа. Она не знала, зачем Шелли это делает, и ей стало очень любопытно. Шелли позвала Шейна ей помочь, и он сделал, как было приказано. Никки побежала за ними к насосной. Она старалась держаться на расстоянии, поэтому предпочла затаиться в траве и поглядеть, что будет после того, как мать отопрет дверь.

Шелли протянула чашечку Кэти, которая к тому моменту даже встать без посторонней помощи не могла.

– Давай, съешь эту чертову соль!

Кэти жмурилась от яркого дневного света.

– Нет.

Шелли сказала, что соль ей поможет.

– Это от твоих отеков на ногах.

«Я, конечно, не была врачом, но могла с уверенностью сказать, что соль никак не поможет Кэти, – вспоминала Никки. – А мать вела себя так, будто и правда пытается лечить ее. У нее всегда было объяснение тому, что она творила с Кэти».

Кэти пыталась сопротивляться, что было для нее нехарактерно. Обычно она сразу покорялась.

– Я не хочу.

Но Шелли не собиралась уступать.

– А ну ешь! – закричала она. – Все, до самого дна, Кэти!

Кэти держалась из последних сил. Но, как обычно, не смогла устоять против стальной воли Шелли.

Никки не видела Кэти с места, где пряталась в траве, но слышала, как та отказывалась съесть соль и как мать с Шейном кричали на нее.

– Давай, ешь эту чертову соль! Что, весь день тут с тобой стоять?

Потом до Никки донесся другой звук: Кэти отплевывалась, пытаясь проглатывать соль. Мать и Шейн стояли над ней до тех пор, пока она не доела все до крупицы.

– До конца, давай!

После этого Шелли дала Кэти какие-то таблетки и сказала их тоже съесть. Дальше они заперли дверь и ушли.

Никто не замечал, что в маленьком красном доме на ферме Монахон-Лэндинг происходит что-то странное. Позднее люди говорили, что у них были кое-какие подозрения, но за исключением жалобы одного из соседей, который сообщил властям, что владельцы фермы не смотрят за своими лошадьми, никаких заявлений не поступало. Даже после того, как дети в школьном автобусе видели женщину, бегавшую голой по двору. Шелли с ее ложью насчет замыкания в джакузи быстро погасила все слухи.

Никто не слышал, как Кэти кричала, когда ее избивали или окунали головой в ведро.

Никто не заметил участков размокшей земли там, где валялись в грязи Шейн и Никки.

Ни один человек.

Тем не менее в доме нарастало предчувствие беды. Оно было тяжелым, словно свинцовый фартук, который стоматолог надевает пациенту, чтобы сделать рентген. Никки и Шейн, уже подростки, обсуждали это, когда убегали покурить в лес за домом. Они сплотились как никогда из-за того, что Шелли с ними творила.

И из-за того, что она творила с Кэти.

Дело было плохо.

– Ей надо бежать, – говорил Шейн.

– Она не сможет, – отвечала Никки.

И это была правда.

Кэти с трудом дышала даже в сидячем положении. Не могла стоять без опоры. Глаза у нее стали мутными, кожу исчертили распухшие красные следы от побоев, перемежавшиеся синяками. Каждая такая отметина напоминала об очередном разе, когда Кэти вывела Шелли из себя. Шелли сказала Сэми, что им надо отвести Кэти из насосной в дом, чтобы та приняла душ или ванну.

– Это ей поможет, – настаивала она.

Сэми обрадовалась, что Кэти попадет внутрь. В доме работало отопление. В тепле Кэти станет лучше, она была уверена. Кэти провела взаперти в насосной несколько недель, может, даже месяцев. Впоследствии Сэми не могла точно сказать, сколько продолжались истязания, которые придумывала ее мать. Но она могла разозлиться на кого угодно – под прицелом были все члены семьи, и все постоянно находились в напряжении.