– Не надо туда ходить, – улыбнулись тайские девушки из нашего отеля. – Ничего нет. Все умерло.

– Спасибо, – сказала им Настя и двинулась впереди меня по песку.

До сих пор не могу понять: с чего я вообще взял тогда, что эта дохлая кобра имела отношение к отелю. Она лежала на дороге прямо перед ним – ну и что? Или дело в том, что мертвы были оба?

Чистый песок пляжей просто так чистым не бывает. Раз в неделю, а то и чаще, на берег в отлив выходят трактор с прицепом и несколько хрупких фигурок с головами, закутанными от солнца. Крючьями и совками они швыряют в кузов прицепа множество неприятных предметов, вынесенных сюда морем, – пластик, ветки, дохлых рыб. Двухкилометровый пляж чистится таким путем целых полдня, после чего песок вновь восхищает отдыхающих своей первобытной тропической чистотой.

Кончился забор пустовавшего отеля, где шел тотальный ремонт сада, и кончился девственный пляж. В ноги начали впиваться колючие лохматые шарики местного перекати-поля, а вымерший дом навис над головами. Он стоял к нам торцом, этот нос океанского лайнера, на несколько метров не дотянувшего от стапелей до моря. Прямо у наших ног была полуразрушенная лестница, поднимавшаяся к странно белой, полукруглой фарфоровой балюс– траде.

– А вот теперь… – сказал я, взяв в руки длинную, метра в три, высохшую и потерявшую почти весь вес ветку. – В принципе, ни одна змея не бросается на человека первой. И если громко топать… и делать вот так…

Я хлестнул веткой по сухо шуршавшей траве справа и слева от ступеней. – То от нас все просто расползутся. Мы им не мыши какие-нибудь. Не добыча.

Тут я вспомнил черное тело, вытянувшееся поперек дороги на ночном асфальте. Метр? Или полтора?

– В Австралии есть такая змея, она нападает первой и гонится за человеком хоть километр, – сообщила Настя. Потом остановилась и щелкнула объективом.

– Отель, конечно, – сказала наконец она. – Это был отель. Не дом.

Тишина, шуршание травы, по которой ходит – справа и слева от ступеней – моя палка. Что-то мелькнуло справа? Нет, это только ящерица. Узкий, длинный, серый хвост.

– Сколько тут было звезд, интересно, – на вид три… И из какой это эпохи… Восьмидесятые или раньше?

Тишина, шлепанье тапочек – как можно громче.

Терраса; здесь был бассейн, он и сейчас как бы есть – его наполняют дожди. Черная с прозеленью вода, абсолютно непрозрачная и неподвижная, пожелтевшие иглы казуарин слипаются на этой маслянистой поверхности островками.

Был ли когда-то кафель бассейна, а с ним и вода, голубым?

Отель, конечно же, отель, а не дом; а чем одно отличается от другого? Разница тут между тихим затворническим уютом и атмосферой мягкого комфорта и публичного праздника. Почти неуловимая.

И еще – ну, конечно, в доме разные комнаты. Кухни, большие гостиные, а поменьше – это спальни. Здесь почти все комнаты, на взгляд снизу, были одинаковы. И совершенно не случайно здание было построено как белый корабль носом к морю. Это море можно было увидеть с каждого из десятков балконов по бокам, выступавшим полукруглыми волнами, как орудийные башни крейсера. Или, пожалуй, как ячейки сот, и наверняка гирлянды бугенвиллий были лиловой окантовкой для каждой такой ячейки.

Это был прекрасный мир.

Дальше мы обнаружили, что в этот мир не так просто попасть. На террасу выходил первый этаж фасада отеля, сплошное стекло, сегодня – тусклое, в потеках. За стеклом угадывалась пустота, никаких столов, разрушенная барная стойка в глубине и баррикады из мягких стульев с кривыми ножками, сиденья и спинки обтянуты серебристым (когда-то) шелком.

– Так, – сказала Настя.

И действительно – так. Сразу за стеклом была надпись на косо стоящей доске объявлений на ножках. Вот только…

– Ресторан «Примула», – прочитала Настя. – Удивили. Да они тут все «примулы».

Пониже виднелось «Добро пожаловать в…», а вот дальше когда-то значилось название, в данный момент тщательно заклеенное табличкой с тайскими буквами.

– Почему, не понимаю, – пробормотала она.

– Что «почему»?

– Нигде нет названия. Вообще нигде. Как это все называлось? И когда оно закрылось?

– Десять лет минимум вот так стоит, судя по степени развала. Странно, кстати. Что-то очень долго. Хотя бы сломали, построили новый. Этот – архитектурная классика семидесятых. Настька, стой, ты, вообще, куда идешь?

– Но я не могу снимать через стекло. И тогда что тут делать? А вот там вокруг отеля идет тропинка. К другому торцу, на дорогу.

– Ту самую дорогу? Что тогда, ночью?

– Какую же еще.

За нами, мне показалось, кто-то наблюдал в этот момент. Две фигурки, осторожно огибающие угол отеля (я, ненавидя каждый момент происходящего, прорвался со своей палкой вперед). При этом фигурки полуодетые: Настя была в купальнике и наброшенном сверху полупрозрачным парео, от солнца, я – в плавках и серой полосатой рубашке, тоже от солнца.

И оба – в резиновых тапочках и с голыми ногами. А впрочем, будь мы даже в штанах…

Дорожка шла вдоль стены отеля, вдоль одинаковых стеклянных дверей первого этажа – стекло можно было отодвинуть и прямо из комнаты выйти на всегда зеленую подушку газона. Дорожка эта когда-то была сделана из прочных досок, по дереву идти веселее. С доской, однако, за десять или около того лет происходит следующее: она приобретает идеальный серый цвет, не черный, не белый, ровно посредине.

А еще эта доска очень плохо держится, прогибается под ногами, а что под ней – не видно, и не хочется видеть.

– Как им здесь было здорово, – пробормотала Настя, устанавливая треногу и делая пару снимков.

– Интересно только, что с ними стало, – мрачно ответил я.

Скрип досок, громкое шлепанье ног. Слева – уходящая в небо стена отеля, справа – бетонный забор, за ним что-то вроде полностью заброшенного сада или плантации.

И вот конец дорожки, угол отеля, корма корабля. Полукруглая асфальтовая площадка, на ней – та самая каменная книга, которую позавчера мы видели мелькнувшей в свете мотоциклетного прожектора. Вид сзади. Эту книгу теперь надо было просто обойти.

Я сделал это и увидел, что прожектор в тот раз высветил вовсе не буквы. А только тени букв, сам отполированный металл был давно сбит, но в четырех случаях осталось то, на чем он был наклеен или привинчен.

То самое – повыше «or», пониже «ea». И никаких возможностей представить, какие буквы были когда-то справа или слева.

– Как же они старались уничтожить все следы названия отеля, – сказал я вполголоса. – Лупили молотками. Или, скажем, рычали отбойными. И чем это название им мешало?

– А потому что тут в один прекрасный день всех пожрали кобры и гости умерли в один день, – сказала Настя и посмотрела на дорогу, ту самую.