Оставалось дождаться вечера – может, и у нас тут начнется.

– Интересно, а что – и раковин не будет? – спросила Алиса, вертя в руках маленький серый с бежевыми прожилками твердый веер, добытый ей из песка по пути к большой веранде (валялся под ногами среди тысяч прочих). – И вот этого леса?

– Слушай, а ты понимаешь, что джунгли у нас над головами – им миллион лет, вот такие они тут и стояли, пока не построили дорогу к нашему «Чангу-чангу»? – поинтересовался я. – Они тут повидали много концов света. Вот разве что этих жутких закупоренных небоскребов не будет, с искусственным воздухом внутри. И пробок на проспектах.

– И микроволновых печей? И мобильных телефонов? И литературных критиков?

– Да они уже и так…

Но это была слишком сложная тема, не хотелось ее трогать сейчас, когда принесли высокие бокалы кофе со льдом, и можно было посмотреть на застывшее закатное море в косых полосах, за ним две цепочки островов на горизонте – впереди зеленые и кудрявые, а за ними темные, синеватые и далекие.

– Мы хорошо придумали себе место для конца света, – сказала Алиса.

– Это не совсем мы, есть один человек… Есть один просто замечательный, исторический человек…

Тут мягко зазвучали гитары из динамиков, стоявших у самого нашего столика.

Здесь, в «Чанге-чанге», гитары поют всегда. Редкий в Таиланде Крис Сфирис, изначальный и легендарный Джим Моррисон, много кантри и чего-то испанского. Жесткое, с хрипом «уау-ау» золото семидесятых и простой перебор струн Леннона. А над всем этим тихим и очень хорошо продуманным музыкальным миром, очень высоко, в серо-розовых вечерних перистых облаках, живет бог. Его зовут Эрик. Фамилия бога – Клаптон.

Ной с приходом темноты покончил с обязанностями менеджера отеля, он нес гитарный футляр к своему месту. Просто дощатое возвышение сантиметров десять над полом, как домик обложенное стоячими плакатами – реклама других островов, проката мотоциклов.

На этой платформе стояли штанги для микрофонов – две, повыше и пониже, сюда тянулись провода. Ной что-то делал с ними. Надел очки с толстыми стеклами и стал намного старше, то есть совсем уж по своему возрасту – шестьдесят или больше? Подключил компьютер. Начал летаргически трогать одну и ту же струну на красной лакированной электрогитаре из тех же, семидесятых. Несколько ободранной.

Вышел хромой белый пес, пушистый, вроде большого шпица. Улегся перед платформой, раскинув лапы в четыре стороны. Его зовут Ана, в отличие от его подруги – просто суки, у которой имени нет. Ана – серьезный старый пес, когда кто-то подходит к Ною слишком близко при первом знакомстве, он пессимистично говорит «у-у-у».

Сейчас он уронил голову на лапы, услышав первые аккорды, взятые хозяином.

И его чуть дрожащий голос:

«Узнаешь ли ты меня, назовешь ли меня по имени, Если я увижу тебя в раю?»

Алиса позвонила уже домой, к младшему ребенку, и выяснила, что конец света позади – он был там в десять утра, здесь – в два дня, когда я по жаре карабкался на гору среди вечных джунглей, добывать в ближайшем магазинчике пузырек жидкости для снятия лака на ногтях. И ощущал, что можно ведь и не дойти. Здесь, вообще-то, жарко.

Мир остался – вечерние огни на террасе над морем, компании за столиками, нога голландки, к которой светло-серый песок прилип, как носок по щиколотку.

– У нас лучший на всем берегу отель и лучший музыкант, – признала Алиса.

– А знаешь, вообще-то… – сказал я задумчиво, – вообще-то он ведь неплохо поет. Лучше прочих тайцев, которые просто не понимают, что за слова произносят на этом английском. Этот понимает, и еще как. У него вообще хороший английский, что тут, на острове, слегка неуместно. Но акцент… Ну и вообще – по-твоему, это хороший голос? Вот такой, дрожащий, слабый, неумелый? У Ноя есть один очень простой секрет. Он любит играть на гитаре. Заметь, я даже не сказал, что он хорошо играет. Но любит, и это чувствуется. И тут есть целая история. Связанная, как я и говорил, с одним замечательным человеком, который скоро может появиться здесь лично.

– А вот видно, что у него есть история, – заметила Алиса, глядя на Ноя, нас для него уже не существовало, он смотрел поверх наших голов в невидимое море, иногда склоняя к струнам гитары седые курчавые волосы. – Он даже не таец, так?

Ной все-таки был тайцем, хотя в соседней Малайзии я назвал бы такого человека португальцем. Большой нос, гитара и еще вот эти джинсы.

Не то чтобы тайцы не ходят в джинсах, сколько угодно, но здесь были ДЖИНСЫ – как символ веры, как очень важная часть Ноя, и еще сигарета между большим и указательным пальцами, и эта гитара…

Все вместе – включая хороший английский – можно было выразить в трех словах: Таммасатский университет семидесятых. Когда они, вот такие, до единого играли на гитарах, курили все, что дымилось. И вое– вали с репрессивным режимом маршала Танома Киттикачона, а может, уже и Према Тинсуланонда. Воевали на улицах Бангкока среди висевших над асфальтом клубов слезоточивого газа, с гитарами вместо оружия.

А дальше начиналась собственно история. Потому что в те времена с Ноем и познакомился работавший тогда в Бангкоке старший лейтенант Фадеев. Что же тут удивительного – левый, борец с режимом, студент лучшего университета страны. Идеальный собеседник для Фадеева.

– Не то чтобы Ной подробно читал бородатого Карлу Марлу, – сказал я Алисе. – Но как-то в целом интересовался. Как и прочими философами и борцами. Но и Фадеев, знаешь ли… Ему нужен был не Маркс. А нечто совсем другое.

Фадеев занимался войной.

С таиландской базы в Утапао взлетали американские стратегические бомбардировщики, бравшие курс на Вьетнам, Камбоджу, Лаос. Война скоро кончилась, но в Камбодже начались убийства – в Бангкок приходили странные слухи о тысячах, десятках тысяч, сотнях тысяч погибших. Потом в Камбоджу вошли вьетнамские танки.

Фадеев, который был уже не старшим лейтенантом, уехал ненадолго в Москву, вернулся в Бангкок в новом звании, снова уехал, снова вернулся. И каждый раз он находил Ноя, который немедленно садился с ним для серьезного разговора – о том, что делать со здешним миром, катившимся ко всем чертям.

– А откуда, мой дорогой, ты все это знаешь? – подозрительно отнеслась ко мне Алиса. – Я и раньше догадывалась… Что ты как бы носитель довольно специфической информации… Вот так живешь с человеком, живешь…

– Да никаких проблем. Полковник Фадеев сегодня – мирный участник общества «Нусантара» в Москве. Нусантарцы, правда, это те, кто занимается малайским миром, не имеющим к Таиланду прямого отношения, но принимаем и вот таких, кто много знает о соседних странах. А то, что знает научный работник Фадеев, мы ценим, иногда, видишь ли, он выдает очень неожиданные факты. И если полковник Фадеев разглашает какую-то информацию, значит, уже можно. Человек чрезвычайной ответственности. И строгих нравов. Правда, есть подозрения, что он тратит часть своей пенсии на всякие напитки. Но делает это сдержанно, с достоинством, пивом по утрам не пахнет.