– Да, еще совсем недавно она была совершенно нормальной, и те отклонения, которые вы, возможно, могли заметить, вызваны только действием препаратов. Понимаете? Сильных психотропных препаратов, с помощью которых нормального ребенка хотят сделать ненормальным.

Я видела, что мои слова подействовали, но доктор тоже не собирался сдаваться просто так.

– Что за вздор? – произнес он, немного помолчав. – С чего это вы взяли?

– Да с того, что как минимум десяток свидетелей в Тарасове смогут подтвердить вам, что еще три дня назад она была абсолютно нормальной.

– Хм... В Тарасове... то – в Тарасове, а то... Психический срыв может произойти в любой момент, его могут спровоцировать очень разные причины, и вовсе не обязательно, что это лекарства. Сильные переживания, например...

Я, кажется, начинала догадываться, что произошло. Видимо, познакомившись с Ивановым, чернявый так же, как и я, понял, что предлагать деньги здесь бесполезно. А вот душещипательная история может пригодиться. Ему даже не нужно было ничего особенно выдумывать. Девочка, совсем недавно потерявшая отца, – чем не ситуация для «психологического срыва»?

– Вам, вероятно, сказали, что недавно у Насти случилось какое-то горе, не правда ли?

– Ну, предположим.

– Хорошо. Попробуем зайти с другой стороны. Я сейчас постараюсь описать человека, который привел к вам ее, и если описание будет похожим, вы сами этим подтвердите, что имели дело с преступником.

– С каким еще преступником? Не говорите ерунды. Ее привезли родственники!

– Родственники? В самом деле? Как мило! Но должна разочаровать вас: после смерти отца у нее не осталось родственников.

Иванов снова ненадолго «затормозил», вероятно удивившись, что мне известно про смерть Настиного отца.

– Ну да, – через некоторое время сказал он. – Они и не утверждали, что они – кровные родственники. Женщина сказала, что она вторая жена ее отца, то есть мачеха, а мужчина – дядя.

Женщина? Минуточку... женщина... Ну, конечно!

Когда мой клиент, Николай Семенов, рассказывал мне предысторию Насти, у меня сложилось настолько стойкое убеждение в том, что ее мачеха не желает иметь к девочке ни малейшего отношения, что до сих пор я как-то даже не принимала ее в расчет. А между тем после смерти отца Насти именно мачеха, та самая пресловутая Эльвира, является наиболее близкой родственницей девочке, и именно ей было бы проще остальных манипулировать с завещанием!

«Так вот он – этот загадочный заказчик! А я-то голову себе ломаю! А чернявый, значит, у нас дядя? На самом деле – брат Эльвиры? Хм... А что? Все может быть», – подумала я.

Впрочем, раздумывать было некогда, и я продолжала расспросы.

– Мужчина – высокий брюнет?

– Ну... предположим.

– Крепкое телосложение, узкие губы?

– Знаете ли... вы... запутали вы меня совсем! Они мне говорили, что девочку могут искать. И тоже, между прочим, с тем, чтобы причинить ей зло. А она и так в плохом состоянии. Разберитесь-ка вы сначала между собой, а потом уж к ребенку идите.

Теперь все было совершенно ясно. Чтобы подстраховаться, чернявый и Эльвира (теперь я знала, что в больницу приходила именно она) заморочили голову доктору, наговорив с три короба о грозящих Насте опасностях, хотя настоящую и единственную опасность представляли для нее только они сами. Вот почему он не хотел разговаривать со мной. А вовсе не потому, что его купили.

Я решила раскрыть карты.

– Видите ли, Степан Измайлович, боюсь, что мачеха Насти и ее так называемый дядя ввели вас в заблуждение. Причинить ей зло хотят именно они! Но вы, конечно, не должны верить мне на слово. Как я уже говорила вам, я – частное лицо, но я действую в содружестве с местными органами внутренних дел, и если вы не верите мне, то можете позвонить подполковнику Давыденко, он подтвердит мои полномочия и то, что я приехала сюда именно за тем, чтобы помочь Насте, а не навредить ей.

– Хм... Да? Какому это подполковнику, вы сказали?

– Подполковнику Давыденко.

– Хм, не знаю такого.

– А кого вы знаете?

Было очевидно, что доктор все еще не доверял мне.

– Послушайте, девушка... как вас там...

– Татьяна Иванова. Мы с вами однофамильцы.

– Ну да, Иванова. Откуда я знаю, что человек, которому я позвоню, именно подполковник милиции? Он может назваться кем угодно. Может, вы заранее договорились с ним, и...

Доктор Иванов демонстрировал просто невиданную бдительность. Что было делать с ним?

– Послушайте, Степан Измайлович, ведь он не может заранее знать, кто именно звонит ему. Просто наберите номер и послушайте, что вам скажут.

– Ну ладно... ладно, давайте ваш номер.

Он накрутил на стареньком телефонном аппарате нужные цифры, и я услышала, как в трубке раздалось: «Подполковник Давыденко, слушаю вас».

Похоже, доктор этого не ожидал.

– Э-э-э... здравствуйте, – после некоторой заминки произнес он. – Это из больницы... детской психиатрии... доктор Иванов. Тут у меня сидит некая Иванова... э-э-э, Татьяна. Она утверждает...

Признаюсь, я испугалась, что после такой невнятной речи Давыденко просто пошлет его подальше и моя миссия с треском провалится. Но надо отдать должное петербургским товарищам – Давыденко сразу понял, о чем речь. Из трубки раздалось уже знакомое мне отрывистое гавканье, а на лице Иванова застыло тоже уже знакомое мне сосредоточенное внимание.

– Да?.. Да?.. Да?.. – то и дело повторял он. – Ну что ж... тогда... конечно. Хорошо... Хорошо. До свидания. Приказано оказывать вам полное содействие, – снова обратился он ко мне, положив трубку. – Но как же это так? Если все, что вы говорите, правда, выходит, что это сами они довели девочку до такого состояния?

– Именно. Это я и пытаюсь вам объяснить. Уже битый час.

– Но как же так? Ребенка... зачем?!

– Это долгая история. Могу я взглянуть на девочку?

– Ну... в общем... В общем, можете, но сейчас она спит, и беспокоить ее нельзя ни в коем случае.

– Я не собираюсь ее беспокоить. Я просто хочу посмотреть, в каком она состоянии, и убедиться, что она... жива, по крайней мере.

Несмотря на крайнюю степень недоверчивости, которую проявил доктор Иванов по отношению ко мне, сама я уже полностью доверяла ему. Когда я отправлялась в больницу, у меня была мысль, что в крайнем случае, если я увижу, что врачи подкуплены и никакой позитивный контакт с ними невозможен, я на свой страх и риск просто украду девочку. Но это, конечно, мог быть действительно только самый последний вариант. Не говоря уже о том, что я отступила бы от законности и, следовательно, сама могла быть привлечена к ответственности, но и для девочки во всем этом было бы мало хорошего.