Яна медленно двигалась через просторное здание вокзала к выходу на первый путь – счастье, что не нужно было подниматься на эскалаторе, а потом спускаться по лестнице к одному из дальних путей! Сумка становилась все тяжелее, и каждый шаг давался с трудом. Вокзальное радио объявило о прибытии ее поезда, Яна, собрав последние силы, вышла на перрон, поставила сумку, села на нее, охватила обеими руками живот и свернулась в позе эмбриона. Сил подниматься в вагон не было. Да и стоило ли рисковать – ведь ей предстояла долгая ночная дорога…

– Девушка! Девушка! Вы едете? Поезд скоро отправляется! – обратился к ней пожилой проводник. – Новогодний рейс! Не отставайте! Эй, девушка! Вам плохо?

Яна подняла на него глаза, круглое лицо мужчины расплылось, светлые окна вагона за его спиной тоже словно размазались, перрон качнулся, и ее накрыла тьма.

Три бокала с мелодичным звоном встретились над праздничным столом. Глаза родных людей тоже встретились. И если Антонина и Игорь смотрели на сына с любовью, то друг друга они вообще старались не замечать. И сын это видел. Он уже года три жил отдельно в купленной в не слишком престижном районе, но недалеко от метро квартире, но все еще прекрасно помнил «домашние нюансы». Только переступив порог, он почувствовал, что празднование будет условным.

Он вырос в полной и респектабельной семье и, в принципе, ни в чем не испытывал нужды. Родители старались для него – условия, развитие, поездки, образование… И он не разочаровал их, оправдал надежды. Поначалу отец надеялся, что сын пойдет в науку, ведь учился он стабильно хорошо, а мама не строила относительно него планов. Однако Вадим определился сам и довольно рано, после того как во Франции, катаясь на лыжах, сломал ногу и попал в больницу. После киевской инфекционной больницы, куда его, еще дошкольника, положили с желтухой, европейская клиника показалась парню космически совершенной, а врачи – просто суперлюдьми. И вот именно таким героем-спасателем несчастных больных представлял себя с тех пор мальчик Вадим Соломатин, и уже никто и ничто не могло сбить его с избранного пути – он шел к своей цели, как, наверное, шла к ней сейчас маленькая балерина Стася.

Вадим улыбнулся, вдруг вспомнив девочку и, конечно, ее маму. Они успели увидеться – Шурочка хотела перед отъездом отдать ключи, а Вадим рад был еще раз встретиться, хоть и мимоходом, даже если ключи ему были и не нужны. Заодно подвез «девушек» на автостанцию и подарил к новогоднему столу «Киевский» торт и полный пакет разных фруктов.

Шурочка действительно была иной, не такой, как Анжела. Засыпая дома в тот день после незапланированной операции, Вадим почувствовал исходящий от подушки едва уловимый запах женщины, которая спала в его постели и с которой у него ничего не было. И это был не Анжелин запах. И характер у Шурочки был совсем другим, она не была ни гонористой, не истеричной. Хотя, судя по тому, что этой женщине пришлось пережить, характер у нее был, а также воля к победе.

Все это пронеслось в голове Вадима легкой волной, когда выпили они шампанского за Новый год. Родители все еще придерживались дипломатического этикета, но поднятые брови и плотно сжатые губы матери не предвещали добра, а третий бокал шампанского мог ослабить тормоза и стать фатальным.

«Как же они похожи с Анжелой! – неожиданно осознал Вадим. – Ого-о… Не зря мне всегда было жаль отца, который вроде ничего плохого и не делал, но ему то и дело выговаривали!» Вадим после этого озарения стал еще внимательнее присматриваться к родителям, угощаясь домашними блюдами и коротко отвечая на вопросы.

– Ты совсем уж заработался, Вадик, – упрекнула его мать. – Я понимаю, работа у тебя непростая, но так и жизнь пройдет. Пора семью создавать, детей заводить…

– Ну, мам… Опять ты… – Вадим посмотрел на нее и перевел взгляд на отца, надеясь, что тот как-то его выручит. Мать все чаще заводила разговоры о том, что пора бы сына отдать «в хорошие руки», будто он вообще какой-то ничейный пес.

– Что «мам»?! Ты не понимаешь, что однажды придешь с работы, посмотришь в зеркало, а там – старик! Ни семьи, ни детей, а жизнь прошла!

– Тоня, ну, ты слишком сгущаешь краски, – заговорил отец, – сегодня в тридцать лет мужчина еще не «старый холостяк», как когда-то считалось, они живут по другой модели, как в Америке, – сначала себя делают, потом семью. Вадик, может, в чем-то и прав, хотя…

– Нечего тут пропагандировать! Мы поженились, когда тебе было двадцать четыре, и вот – вырастила тебе сына, еще успел его успехам порадоваться, а может, и внуков увидим. И, кстати, ты при хорошей жене имел возможность не отвлекаться от своей науки, карьеры и тэ дэ. Только теперь этого не ценишь, все будто само собой произошло, – нервно завела старую песню Антонина, а мужчины обменялись взглядами и застучали приборами по тарелкам.

– Тоня, напрасно ты… Я всегда говорил, если бы не ты… Разве я не ценю… Но согласись, о других жены тоже заботятся, а толку ноль, видно, и тебе не последний дурак достался, – улыбнулся он, попытавшись перевести все в шутку.

– Точно, мам, ну чего ты заводишься, да еще в новогоднюю ночь? – поддержал отца Вадим, вдруг осознав, что эта картина – просто бледная копия того, что могло бы вырасти из его отношений с Анжелой, потому что она стала его грызть чуть ли не с первых дней их совместной жизни.

Антонина молча проглотила эти реплики, велела мужу налить еще шампанского и быстро осушила свой бокал, не дожидаясь тоста. Сын с отцом опять переглянулись, вздохнули и тоже выпили.

Но через несколько минут Антонина снова завелась:

– И чем тебе Анжела не угодила?! Красивая, как из журнала, умная баба, что не так? Больно гордый? Вот бы поженились, ты бы и дальше свое делал, а она бы направляла, она знает, куда надо семью вести. Детей бы завели, был бы солидным человеком: у женатого мужчины другой статус, между прочим, он по чужим постелям не шляется, хотя…

– Тоня, ну зачем ты сама себя накручиваешь? Неужели мы так часто собираемся, чтобы в праздник устраивать здесь сыну трепку, как когда-то на партийных собраниях? Не сложилось с Анжелой, ну так это ему решать, а не тебе…

– Конечно, не мне, но я хотела бы знать, потому что как мать имею право! – Антонина ударила ладонью по столу. – Имею право хотя бы знать, что происходит в жизни моего сына. Если уж муж живет своей жизнью, и я никому не нужна… Может, хоть внуки радовали бы. Ну ничего, раз так, я себе найду занятие… Неблагодарные вы оба!

– Мама, знаешь, я хотел вам кое-что рассказать, но уже вижу, что ни к чему это сегодня. Знаете, я, пожалуй, пойду. – Вадим поднялся и вытер салфеткой губы. – С Новым годом! Годы идут, а ничего не меняется. Вы здесь заплесневели в своей жизни без особых проблем. Все у вас есть, а жизни нет. Если бы вы представляли, что у меня в больнице происходит каждый день, что другие люди преодолевают, чтобы выжить физически и материально… А вы на черт-те что силы переводите. Чего вам не хватает, блин?! А про Анжелу – знаешь, мам… Я все равно не смог бы жить с человеком, который меня не то что не понимает, но и не пытается понять. Прости.