Но здесь история и политика по-своему пошутили над авторами законопроекта. Закон был принят российским парламентом осенью-зимой 1991/92 года, когда прежняя система власти была уже разрушена, вместе со страной. Но разрабатывался он раньше. И целью его было создать внешне безукоризненный документ, отвечавший демократическим декларациям, но позволяющий представителям вполне определенного политического направления вести борьбу против существующей страны и власти. По сути, закон обеспечивал гарантии безопасности для ведения информационной войны против СССР и развязывания информационного террора против его защитников.

Но выполнить эту свою задачу не успел: стран оказалась разрушена быстрее, чем того ожидали ее противники. И по иронии судьбы оказалось, что теперь этот же закон обеспечивал определенные возможности для противников существовавшей в 90-е годы власти.

Это кстати, к вопросу и о том, что в политике подчас бывает опасно вводить в жизнь казалось бы выгодные тебе сегодня нормы, которые при длительном использовании могут оказаться действующими против того, кто инициировал их принятие.

И тогда, в 1990-е, те, кто стоял за этим человеком попали в им же созданную для других ловушку.

В правительство его все же вернули в декабре 1992 года, когда его возглавил Виктор Черномырдин и по составу кабинета был достигнут компромисс между Съездом и Ельциным. С повышением — теперь в качестве министра печати и информации России. Но ненадолго, до августа 1992 года: тогда Съезд попытался ограничить информационную вольницу прорыночных СМИ, организовавших травлю высшего органа государственной власти страны и открыто призывавших к государственному перевороту. Министра это не устраивало, и он заявил о своей отставке в знак протеста. Изменения в Закон о печати все равно внесли, но в заявленную отставку он уходить не стал, по его словам, «чтобы не нарушить баланс сил».

Борьба обострялась, и люди, пытавшиеся делать реверансы и в одну, и в другую сторону не были нужны уже никому — в отставку его отправил уже Ельцин, послав Полномочным представителем России в ЮНЕСКО. Где он спокойно наслаждался статусом дипломата до 1998 года, когда оказалось, что и для этой должности он не вполне подходит: все-таки к культуре, искусству и деятельности по их защите он особого отношения никогда не имел — как и особой компетенции. Разве что — навык к любительскому исполнению бардовских песен. Но обеспечил персонально для себя существование в России кафедры ЮНЕСКО по авторскому праву и другим отраслям права интеллектуальной собственности.

После 1998 года он оказался секретарем Союза журналистов России — и гордо указывает эту должность в перечне своих званий. Поскольку кроме особо погруженных в эту тему никто не знает, что в данной организации примерно полтора десятка секретарей, а возглавляют ее Председатель Союза и его заместитель. Сам он — секретарь по юридическим вопросам, нечто вроде главного юрисконсульта.

Почти двенадцать лет, с 1998 до 2009 год никто вообще не знал, кто он и что делает и вообще, жив ли — его забыли, как дурной сон начала 1990-х. Правда, в начале 2000-х, когда в Госдуме было представительство «Союза правых сил», он входил в состав федерального политсовета этой партии. Но потом — поссорился и с ними.

И неожиданно, в 2009 он вдруг оказался в составе Совета при Президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека.

Это было время, когда ностальгенты 90-х собирали людей и силы для намечавшегося ими реванша. Собирали «старых бойцов». Внедряли их в государственные и политические структуры.

После того, как осенью 2010, устав от беспредметной деятельности и постоянных скандалов, устраиваемых членами Совета, пост его председателя покинула Элла Панфилова, именно он оказался во главе этой специфической структуры. Заодно выговорив себе статус советника Президента РФ: чтобы работать не на общественных началах, как Памфилова, а штатным госслужащим высшего ранга.

И вывел политические скандалы, инициируемые Советом, на новый, штатный уровень. Сначала он включился в лоббирование идеи оправдания Ходорковского. Потом — Магницкого. Параллельно разработал план «детоталитаризации страны» — как настоящий демократ, потребовав запрета на профессии для всех, кто не согласен с его уничижительной точкой зрения на историю страны. Причем к «тоталитаризму» он отнес не только сталинский период, но и всю историю России с 1917 по 1991 год. И потребовал признать ответственность СССР «за геноцид» (какого народа?) и Вторую мировую войну. То есть, по его мнению, войну начали не Гитлер и пестовавшие его в противовес СССР олигархические круги Запада, а Советский Союз. Понятно, что этому человеку куда больше пришлось бы по душе, если бы в войне победил Гитлер и он мог оказаться на его службе в «Восточном протекторате».

Что не слишком удивительно, учитывая его бывший статус представителя Ельцина на процессах в Конституционном суде, когда он сначала требовал признать антиконституционной КПСС, потом — только что созданный Фронт Национального Спасения, пытавшийся противостоять авантюризму тогдашнего правительства, потом — пытался опротестовать создание Верховным Советом России наблюдательных советов на телевидении.

Журналисты определенной политической тенденции говорят о нем как о «юридическом гуру». Юристы и избранные в разное время члены парламента так не считали. В октябре 1991 года он был выдвинут активистами «ДемРоссии» кандидатом на должность члена Конституционного суда, но Верховный Совет трижды его провалил. В 1997 году Ельцин выдвинул Федотова на ту же должность судьи Конституционного суда РФ — однако теперь его кандидатуру провали члены Совета Федерации.

Зимой 2011–2012 года он требовал уступок «людям Болота». В июне 2012 — категорически возражал против ужесточения ответственности за нарушение правил организации и проведения митингов.

Тогда же — против закона «Об иностранных агентах» и возвращения ответственности за клевету, рассматривая клевету как естественное и правомерное проявление свободы слова.

Бурно возмущался тем, что после выхода из состава Совета ряда общественных аллергенов было предложено, чтобы в будущем кандидатуры в состав Совета вносились Президенту не его председателем, а общественными организациями. Был резко против расширения круга принимающих участие в обсуждении и выдвижении этих кандидатур. Требуя сохранить положение, когда только он и группа его единомышленников имела бы право определять, кто может претендовать на место в Совете — а кто не может.

Выступал в поддержку особей из группы «пусси» и настаивал на их освобождении от ответственности.

При этом ни разу за время своего присутствия в данном Совете и руководства им не обратился к теме защиты реальных социальных прав граждан. К вопросам их достойной зарплаты. К вопросам ее задержки на многих предприятиях. Ни слова не сказал о том, что пенсии в стране — полунищенские. О том, что стипендии студентов — просто нищенские.

Он готов защищать кого угодно, только не тех, кто принадлежит к людям, трудом которых кормится страна. И любые права — кроме тех, которые реально волнуют людей.