— Как же тебя угораздило, сокол ты мой ясный? Тренироваться надо было, в форме себя держать, — охал Непейвода. Глумился. Помочь напарнику он сейчас не мог — снимать с него скафандр было Слишком опасно. — Ты нам все сроки срываешь…— И вдруг шебаршастое лицо ходячего муравейника просветлело. — Эврика! — вскричал он.

— Ты чего? — удивился разлегшийся на дне гнезда археолог.

— Мои клеточки помассируют твои дряблые члены, и ты быстро придешь в норму.

— Может быть, заодно придумаешь, как заставить эту дурищу отвезти нас к горе Хамбаус?

— Еще одна эврика! — Дом был в восторге. Паопап сделал очередной шаг, и ходячий муравейник опрокинулся на напарника.

— Ай-яй! — заорал Платон.

— Извини, — сказал ходячий муравейник, слезая с него. — Я не садист, чтобы гнать тебя вперед, недолеченного. Ты был прав: пусть дурища нас везет.

— А?.. — разинул рот Рассольников.

— Сейчас увидишь. Хорошо, что ты расчистил пространство для маневра — ветки бы нам мешали.

Непейвода достал из Платонова рюкзака скважинный перископ, вынул из своего пять банок говяжьей тушенки и вскрыл их. Даже сквозь шлем археолог почуял чарующий запах настоящего мяса. Через пару секунд зверодрево тоже учуяло аромат, заплясало на месте, так что банки запрыгали на дне гнезда и облили соком скафандр археолога. «Он решил пожертвовать самым дорогим», — с болью в сердце подумал Платон.

Двунадесятый Дом сделал на каждой банке по ушку, продел короткий титанитовый тросик и крепко привязал к зраку перископа. Затем сориентировался по компасу, пробил по небольшой дыре в противоположных стенках гнезда, просунул сквозь них трубу телескопически сложенного перископа и укрепил ее как следует.

Наконец он щелкнул красным тумблером на рукояти перископа. С громкими щелчками скважинный перископ раздвинулся до максимальной длины. Он был нацелен в сторону горы Хамбаус. Теперь тушенка висела далеко от древесного ствола.

Все это время Платон молча следил за манипуляциями Непейводы. И когда паопап затряс всеми своими ветвями, заскрипел морщинистым стволом и сделал первый, неуверенный шаг в нужном направлении, археолог спросил:

— Хочешь использовать принцип ослика и морковки?

— Знай я заранее, что такое ослик, нам вообще не пришлось бы топать пешком, — улыбаясь во весь свой копошащийся рот, произнес муравейник и деловито добавил: — А теперь приподними-ка забрало; мне надо до тебя добраться.

Археолог был не в силах перечить и подчинился. Его передернуло, когда в скафандр начала вползать длинная, тонкая колонна «мурашей». Они семенили маленькими холодными лапками по его шее и груди, расползаясь в рукава и штанины. «Господи, спаси! — мысленно простонал Платон. — Хотя древние лечили муравьиными укусами больные суставы. Авось и я не помру».

«В сущности, что такое копка земли? Любая — даже с помощью автоматических бульдозеров? Не более чем почесывание малюсенького участка планетарной кожи. Почти незаметного в сравнении с ее огромным телом. Копка земли — это монотонный, безмозглый, изнурительный труд, которым на протяжении истории человечества занимались несколько миллиардов мужчин, женщин и детей. Прошли тысячелетия, люди заселили Галактику— и что мы наблюдаем теперь? Опять копают. Правда, только отдельно взятые идиоты. Вроде нас, черных археологов. Белые, впрочем, тоже копают. Куда денешься, если имел глупость выбрать себе кротовью профессию?..»

Документ 11 (отрывок из мемуаров черного археолога)

Паопап был норовистой лошадкой, но без особых приключений всего за час донес напарников до заветной горы Хамбаус. Слишком он велик и потому, пока совсем не состарится, не по зубам остальным зверорастениям.

По дороге Платон и Непейвода наблюдали жизнь бродячих джунглей. Однажды на ветку рядом с гнездом шмякнулась ядовито-зеленая лягушка с кучей бородавок на спине. Бородавки были темно-зеленого цвета, некоторые даже с прочернью. И шевелились. Лягва прошлепала к голубовато-зеленому узлу на ветке и, издав громкий булькающий звук, стала его покусывать.

Древесный узел вздрогнул и разошелся, как две створки раковины, открыв целое озерцо сокрытой внутри воды. Бородавки-головастики мигом попрыгали в водоем, и «сустав» тут же снова сросся. Довольная проделанной работой лягуха разинула рот, оглушительно квакнула и спрыгнула с ветки.

В другой раз купольные пиявки устроили на соседней ветке брачные игры. Самец и самка, стоя на хвостах, поочередно демонстрировали свои охотничьи купола. С их помощью пиявки тормозятся у земли, сиганув вниз с вершин деревьев. Ими они накрывают, опутывают свою жертву. Из этих же самых куполов на плененную жертву источается желудочный сок.

* * *

Пиявки были размером со взрослого угря, а вместе с «парашютами» казались крупнее человека. Пиявки то раздували их, то сминали, так что купола облепляли тело, словно промокшая одежда. Внутренняя поверхность куполов в отличие от внешней, ядовито-зеленой, была покрыта сложным узором из ромбов и напоминала змеиную шкуру.

А потом пиявки одновременно растопырили купола над головой, превратив их в крутые шляпы метрового диаметра. Наклонились навстречу друг другу и соединили «шляпки», будто два влюбленных шурупа. Задрожали, завибрировали, брызгая во все стороны бело-зеленой жидкостью. На мгновение из зеленых они стали красными, как вареные раки.

Никто из зверорастений не успел броситься на предателей. Соитие произошло, и привычный зеленый цвет вернулся. Пиявки разлепили купола, резво отпрыгнули в стороны, покачались секунду на хвостах, словно прощаясь, и скрылись из глаз.

…Гора Хамбаус действительно выглядела странно. Словно конус нормальной одиночной горы, вроде вулкана Килиманджаро или горы Кения, был срезан циркулярной пилой на высоте двух километров над уровнем моря. Так что напоминала эта горушка гигантский пень или постамент для колоссального памятника. И при этом была она ярко-зеленого цвета: и склоны ее, и верхушка густо заросли теми же джунглями, что и окрестное плоскогорье.

Раскачав перископ и потряся банками с тушенкой, чтобы пленительный аромат взбодрил зверодрево, Непейвода заставил паопап взобраться на вершину горы. За эту услугу зверодрево получило обещанное угощение: содержимое банок мгновенно исчезло в открывшейся на стволе узкой щели-пасти. Нехорошо было бы обмануть зеленого друга…

Напарники быстро спустились на землю. Почти прирученный паопап зашагал своей дорогой, и Двунадесятому Дому взгрустнулось. Нет, не получится из зверодрев экспедиционных носильщиков. В лагере такую махину не удержишь, а оседлывать для каждой ходки новое зверодрево— непозволительная роскошь. Да и просека, проложенная паопапом при движении к горе Хамбаус, тут же зарастет. На то они и бродячие, эти чертовы джунгли!..

Платон по спутниковой карте определил участок будущих раскопок, Дом пометил его границы, воткнув по углам мертвые стволы молодых прыгунов. Их тотчас растоптали или уволокли бродячие деревья. Непейвода повторил попытку — с тем же результатом. Джунгли терпеть не могли никаких искусственных сооружений, включая вешки. Тогда он обрисовал границы участка несмываемой флуоресцентной краской зеленого цвета. Теперь участок надо было расчистить хотя бы от обглоданных скелетов рухнувших зверодрев.