И она в этом преуспела. Во что он превратился? «Ничтожество!» – кричала Ольга. Это еще самое мягкое выражение. Наверное, она права. Алик вспомнил, что она вытворяла, когда Марина ушла. Ведь Ольгу унизили, оскорбили, да к тому же испортили костюм. Хорошо, что у нее был с собой плащ, она натянула его и ушла, пообещав, что устроит ему и его девке такую жизнь… Алик знал какую. Она опять устроит скандал в фирме, и придется менять работу. Что касается Марины, то с ней, естественно, все кончено. Хотя вела она себя здорово.

Естественная человеческая реакция: тебя обижают – давай сдачи. Любым доступным способом. Вот именно: любым доступным способом… Что будет дальше? Он больше не может, он сорвется. Нет, надо идти из дому, сегодня не помогут каштан и Моцарт.

Он оделся и вышел. На улице шел мелкий дождик. Ничего, так даже лучше, ему уже все равно.

– Кто здесь? Что за дела? Я спрашиваю: кто здесь?

– А ты включи свет – и увидишь.

– А, это ты… Господи, как напугал? Подонок! Сколько раз говорила – отдай мои ключи!

– А я тебе их и отдал – ты разве не помнишь?

– Да, отдал, а себе сделал дубликаты. Черт, давно надо было замки поменять! Вот что значит – нет мужчины в доме! Настоящего мужчины. Не такого, как ты!

– Опять ты за старое?

– Правда глаза колет? От тебя никогда никакого толку! В постели ты – ноль…

– Ну-ну, это только ты на меня так действуешь. С тобой трахаться – все равно что со змеей подколодной, на любителя ты.

– Что же ты тогда ко мне притащился опять? Только и приходишь, когда что-нибудь нужно. Ничего больше от меня не получишь.

– Ой, какая бедная овечка! Ты, Оленька, что-то путаешь. Не мне, а тебе от меня всегда что-то нужно. И это что-то – деньги. Сколько я тебе их передавал за последнее время? Все тряпки на мои деньги куплены. Сама-то ты заработать не можешь – Бог ни ума, ни таланта не дал. Так, пошипеть, людям гадости наговорить или сделать – это да, а чтобы потрудиться – с этим у тебя напряженка.

– Отдай мои ключи и проваливай, видеть тебя не могу!

– Ключи? Ключи-то я как раз тебе не отдам. Зачем тебе два комплекта?

– Чтобы ты ко мне не шлялся.

– Не волнуйся. Я к тебе больше не приду. А твои ключи я на обратном пути выброшу в Неву. После того, что я сделаю сегодня, мне они больше не понадобятся.

– Что же ты такое особенное сегодня сделаешь? В постели ты ни на что особенное не способен.

– Опять ты за свое?

– Да я с тобой в постель и не лягу, можешь не сомневаться.

– Господи, как ты вульгарна! Как банально ты мыслишь! Ничего, кроме постели, тебе и в голову не приходит!

– И поручений твоих выполнять больше не буду! Знала бы, никогда с тобой не связалась.

– Но-но, ты это делала не бесплатно, получила от меня достаточно.

– И еще получу! Не надейся, что забуду! Все из тебя вытрясу!

– Слушай, ты мне надоела. Ты жадная, глупая, мерзкая сука. От таких, как ты, надо избавляться как можно скорее.

– Ты что, сдурел? Ты что так на меня смотришь? А ну выметайся немедленно, подонок! Ты что задумал? Я сейчас соседей позову! Милицию!

– Не думаю, вряд ли тебе это удастся.

– Да ты что! Это же нож у тебя!

– Ты думаешь, я не знаю?

– Тебе лечиться надо, ты же просто больной! Прекрати!

– Прекратить? Самое интересное только начинается. Ты не представляешь, какой подарок я для тебя приготовил.

– Какой еще подарок? Уйди из моего дома – вот и весь подарок.

– Нет, ты не представляешь, о чем говоришь. Я подарю тебе то, о чем в глубине души мечтает каждый человек. Я подарю тебе смерть!

– Да ты совсем сбрендил!

– Она будет прекрасной. Я буду ловить последние искры жизни в твоих глазах…

– Слушай, пошутили и ладно, хорошего понемножку. Мне твоя клоунада надоела, убирайся к черту!

– Неужели ты до сих пор веришь, что это шутка?

– Ну, перестань. Я прошу тебя. Ну, я зря наговорила тебе всякого. Ты обиделся? Ну извини. Только не смотри на меня так. Мне страшно. Ну все, мы квиты. Я тебя обидела, ты меня напугал, а теперь разойдемся. У тебя очень нехороший взгляд. Я боюсь.

– Страх – хорошо. Но выше страха – благодарность. Чуть позже, когда лезвие ножа войдет под кожу – вот здесь, где бьется эта голубоватая жилка, ты ее, конечно, не видишь, но это не важно, – тогда ты успокоишься, перестанешь бояться и почувствуешь благодарность за тот подарок, что я тебе сделал.

– Господи, ты не шутишь! Пусти меня, ой!

– Я не шутил никогда. Ты же знаешь, это не в моем характере.

– За что ты?..

– Не волнуйся, я уже не чувствую к тебе никакого зла. Наоборот, просто я хочу обезопасить себя, просто так нужно.

– Что я тебе сделала?

– Ты еще спрашиваешь? Но я не сержусь. Просто ты слишком много про меня знаешь, я не могу оставить все как есть. Хочу спокойно спать.

– Умоляю тебя! Я никогда и ни о чем…

– Конечно, никогда и ни о чем. Именно об этом я сейчас позабочусь.

– Не надо! Я сделаю все, что ты хочешь, все… ах!

– Стерва! Кусаться еще вздумала! Ну вот, все испортила, могло быть так прекрасно, а теперь…

– Чтоб ты сдох, подонок! Ненавижу, ненавижу, ненави…

– Прости меня, дорогая Оленька.

– А-ах!

Он сам не ожидал, что это доставит ему такое наслаждение. Он думал, что это убийство – практически необходимый шаг, что оно обеспечит его безопасность, но неожиданно он понял, как ему бесконечно нравится убивать. Он даже сам этого испугался. Неужели он сходит с ума?

Он отстранился, чтобы кровь не залила одежду, опустил обмякшее тело Ольги на ковер, заглянул в ее тускнеющие глаза и ровно ничего там не увидел, кроме своего отражения. Затем он осторожно вынул нож из раны, прошел на кухню, вымыл его под краном. Потом кухонным полотенцем протер кран, дверные ручки и книжную полку, к которой прикасался, пока ждал Ольгу. С этой же полки он взял книгу, когда-то оставленную здесь. Затем последний раз взглянул на мертвую женщину, попрощался с ней, открыл входную дверь рукой, обернутой носовым платком, вышел и запер ее за собой. На лестнице он, к счастью, никого не встретил, он вообще был везучим человеком.

Хотя везение это было относительное. Действительно везучим его можно было бы назвать, если бы в доме напротив не жил человек с несколько необычным хобби. Одни люди собирают марки, другие – пустые винные бутылки, третьи – спортивные автомобили; одни люди увлекаются бальными танцами, другие – ориентированием на местности.

Валерий Афанасьевич Бруталов наблюдал в подзорную трубу за своими соседями, а в особенности – за соседками. Ольга Головко была женщина молодая, интересная, поэтому за ней Валерий Афанасьевич наблюдал особенно часто и охотно. И можете себе представить его разочарование, когда, настроив свою трубу на Ольгино окно, вместо какой-нибудь пикантной сцены он увидел в просвете между занавесками сцену убийства своей очаровательной соседки.