Сегодня религиозное и флософское разнообразие вновь находится под угрозой со стороны правящих классов трансатлантического Запада. Для многих представителей исключительно светского надкласса с университетским образованием домодерновые религиозные традиции и светское западное греко-римское наследие было заменено на постоянно меняющиеся социологические моды, и одновременно с этим светские и церковные авторитеты заменяются в качестве моральных арбитров общества на академиков, активистов, спонсируемых фондами, и даже корпоративными менеджерами. Заголовок на неолиберальном сайте «Вокс» в 2017 году гласил: «Корпорации заменяют церкви как совесть Америки».

Эволюция менеджеризма на Западе заменила далёких и снобствующих — но, к счастью, безразличных — боссов послевоенного образца на новую «пробудившуюся» корпоративную элиту. В рамках компромисса между классами на Западе в середине XX века, как только звучал заводской гудок, пролетарий мог выйти из ворот фабрики в безопасность мира, в котором не было боссов, в мир рабочих кварталов, церквей, клубов и кабаков. Но при технократическом неолиберализме босс, однако, преследует рабочих и после завершения рабочего дня, пытаясь убрать с его тарелки «нездоровые» стейк или соду, клеймит теологию рабочей церкви как открытое оскорбление и, вероятно, незаконную проповедь ненависти, о которой надо сообщить полиции, клеймит солёный, ориентированный на пролетарскую аудиторию интернет-таблоид как «фейк ньюс», который нужно подвергнуть цензуре со стороны стражей неолиберальной ортодоксии и пристойности.

Неудивительно, что рабочий класс западных демократий бунтует против своих высокомерных и надоедливых владык. Как мы видели, одной из причин успеха демагогов-популистов в США и Европе является их готовность насмехаться над благочестием и попирать этикет, которые агрессивный менеджерский надкласс стремится сверху навязать рабочему большинству.

Для того, чтобы не дать моральному империализму надкласса спровоцировать народную реакцию, которой могут воспользоваться ложные месии популизма, «модус вивенди» в обществе демократического плюрализма должен гарантировать сосуществование разных идеологий и субкультур. В США угроза религиозному плюрализму справа, которую представляли Моральное Большинство и Христианская Коалиция, стремившиеся протащить в законодательство сектантские ценности, была разбита и её возвращение маловероятно. Более того, уровень религиозности в США падает на тот же уровень, что давно существовал в Европе.

Но церкви, синагоги и мечети являются одними из последних оставшихся влиятельных некоммерческих институтов, которые не спонсируются и не контролируются донорами и сотрудниками программ фондов с идентичными взглядами, обитающими в нескольких крупных городах-хабах. И вероятно, что те религиозные институты, что не по вкусу светскому менеджерскому правящему классу или угрожают ему, будут важным элементом любой энергичной и реальной политики рабочего класса.

Религиозные конгрегации следует определять широко, чтобы они включали в себя и светские группы, наподобие американских атеистов, и неоязычников, например, викканцев, чья численность в США, согласно некоторым данным теперь больше, чем численность пресвитерианцев. У каждой религиозной конгрегации всё равно, является ли она светской или верит в сверхестественное, должна иметь юридическое право на организацию и самоуправление во внутренних вопросах на основании собственных убеждений и традиций, независимо от того, оскорбляют ли они современные неолиберальные технократические идеалы. Налоговое законодательство должно быть более великодушно к конгрегациям, которые получают деньги от своих собственных прихожан, чем к некоммерческим организациям, получающим деньги от богачей и от фондов-доноров, созданных богачами.

И в то же время должно быть предусмотрено, чтобы религиозные общины имели право защищать себя посредством принятия участия в разработке государственной политики, что влияет на их миссию. К примеру, законодательство должно требовать участия представительского ряда светских и религиозных конгрегаций в правительственных советах и комиссиях, надзирающих за образовательной и информационной политикой, чтобы те могли гарантировать, что ценности всех крупных субкультур в США признаны и все они уважаются. Сегодня в США была бы немыслима комиссия по гражданским правам, среди членов которой не было бы ни единого афроамериканца или испаноязычного американца. Следует, чтобы было одинаково немыслимо для комиссии или ведомства, пишущего школьные программы, правила для СМИ или правила аккредитации колледжа, чтобы она не включала в себя убеждённых католиков, протестантов, евреев, мусульман и представителей других значимых светских и релегиозных конгрегаций.

Восстановление уравновешивающей силы многорасового, религиозно-разнородного рабочего большинства в западных демократиях означает разрушение знакомых нам категорий «левого» и «правого». Сегодня это может значить защиту институциональной независимости религиозных общин, а завтра — продвижение прагматического муниципального социализма. Учреждения, способные накапливать коллективную силу рабочего класса, в XXI веке будет напоминать скорее такие исторические прецденты как Армию Спасения и «канальный социализм» а-ля Милуоки (муниципальное владение коммунальным хозяйством), чем некоммерческие организации, борющиеся за справедливость и против изменения климата, спонсируемые миллиардерами и управляемые прогрессивными специалистами из надкласса, или, если уж на то пошло, пропагандистские группы, агитирующие за свободный рынок и спонсируемые богатыми либертарианцами.

Современные массовые организации, подобно состоящим в них рабочим, будут смешивать сентиментальный патриотизм с экономическим эгалитаризмом, а религиозное самуправление с поддержкой программ социальной защиты и бусплатными государственными услугами. Вероятно, они будут сочетать грубую, простонародную речь и гражданскую риторику таким образом, что она будет очень чужда равно консерваторам, центристам и прогрессистам, принадлежащим к менеджерскому надклассу. Они будут вульгарными в лучшем смысле этого слова.

Глава IX. Делая мир безопасным для демократического плюрализма

После Холодной войны неолибералы в США и Европе способствовали распространению образа нового мирового порядка, который бы был либеральным и демократическим. К сожалению, в этом образе было много либерализма и слишком мало демократии.

Как мы успели увидеть, неолиберальные элиты стремились выхолостить демократические национальные правительства и парламенты [у себя дома], в то время как администрациии Клинтона, Буша и Обамы стремились распространять демократию с помощью бомбардировок и вторжений в страны с недемократическими режимами от Балкан до Ближнего Востока и Центральной Азии. В недавно освобождённых странах граждане могли голосовать, но новые демократии, так же, как и старые, были ограничены в своём экономическом суверенитете транснационльной торговлей, договорами об инвестициях и органами наподобие ВТО. Одновременно с этим паладины «права защищать» и «гуманитарных интервенций» поставили государственный суверенитет в зависимость от желания правительств соответствовать западным представлениям о гражданских свободах, нарушение которых могло оправдать США и их союзников в деле свержения режима, организации вторжения в страну и её оккупации на годы или десятилетия.

Демократически-плюралистское видение демократического мирового порядка серьёзно отличается от технократически-неолиберального видения, с его могущественными наднациональными правилами, совмещёнными со слабыми национальными государствами.

Для демократических плюралистов свободные и честные выборы являются необходимым, но не достаточным условием подлинной демократии. Страна, управляемая аристократией или олигархией, является демократией только формально, даже если у граждан есть право голосовать за конкурирующие олигархические или аристократические фракции. В рамках демократического плюрализма электоральная политическая демократия лолжна сопровождаться соглашениями о разделе власти между классами