Я задержался — меня заинтересовала бумага на столе. Коли была бумага — значит, на ней что-то писали. Где написанное? Я пошарил в ящиках стола, потом на полках шкафа, что стоял за столом, и нашёл много листков, исписанных ровным почерком. Так, посмотрим: «Со слов Ерофея Бортника сосед мой…» Ага, не иначе — донос.

Я нашёл в комнате мешок, свалил туда все найденные бумаги — потом разберусь — и вышел из подвала.

Мужики обшарили весь дом и тащили из него всё, что представляло мало-мальскую ценность. Заводила, что перед штурмом висел на дереве и выкрикивал призывы бить кромешников, заорал:

— Пусть сгорит дом сатаны! — зажёг кремнём факел и швырнул внутрь дома.

Я не стал дожидаться, когда разгорится пожар, и поспешил со своей страшной находкой домой. Когда я пришёл, Дарья ахнула и забегала вокруг меня:

— Ты ранен? Что случилось?

— Ерунда, не обращай внимания.

Я умыл лицо и прошёл к себе в комнату. Через какое-то время, постучавшись, вошёл Илья. Он уже стал хорошо ходить, но рукой придерживал живот.

— Это правда, что есть указ государя об отмене «опричной тысячи»?

— Правда, сейчас только что сам вернулся из их гнезда — его мужики штурмовали; перебили кро- мешников, а дом сожгли.

— А чего это у тебя? — поинтересовался Илья.

— Добыча, грамотки интересные взял в доме кромешников.

— Да ну! Интересно, давай посмотрим.

— Для того и принёс.

Я вывалил из мешка бумаги на столешницу, мы уселись за стол и стали читать. Периодически Илья вскрикивал от удивления:

— Ну надо же, чего только в доносах не пишут!

Мне же по большей части достались записки о

признаниях, выбитых под пытками. Известное дело — пытки далеко не каждый вытерпит, перенесёт боль, вот и оговаривали друзей, знакомых и родственников. Были признания абсолютно дикие, вроде заговора с целью убийства государя или в измене псковских бояр с целью перейти под руку Литвы. Были и несущественные — о мелких кражах или обмане покупателей на торгу.

Неожиданно Илья стукнул кулаком по столу так, что от резкого движения бумаги разлетелись.

— Вот же нехристь! Иуда!

— Ты что, Илья?

— Оказывается, сосед мой на меня донос написал — ты почитай, почитай! А я-то думаю — с чего это кромешники в мой дом ворвались?

— Думаю, кабы не указ царский о роспуске опричнины, они бы тебя в покое не оставили.

— И я так мыслю. Надо же — никак не подумал бы. Погоди же, Тимофей, даст Бог — встану на ноги, устрою я тебе! Купчишка дрянной, умения нет никакого — только пьянствовать горазд да завидовать. На добро моё позарился, не иначе. Интересные грамотки, надо все перечитать. Как много о людях узнать можно.

— А как же, вестимо — кто много знает, тот правит миром.

Мы снова углубились в чтение, и только приход Маши, возвестившей о том, что кушать подано, прервал наше увлекательное занятие.

Прошла ещё неделя. Илья встал крепко на ноги. По утрам, после завтрака он уходил по своим делам. Видимо, купец в красках расписал своим деловым партнёрам о моих способностях лекаря, так как вскоре в дом к семье, где я нашёл временное пристанище, потянулись страждущие исцеления. И я опять вернулся к прежней мысли — надо снимать в аренду дом или покупать свой.

Пациентов становилось больше, и мне было просто неудобно пользоваться благосклонностью Ильи.

Когда я попросил купца подыскать мне дом в аренду, Илья помрачнел.

— Чем тебе плох мой дом?

— Неудобно, *Илья. Я у тебя живу, меня кормят, обстирывают, больные сюда ходят, беспокоят домашних.

— Плохо же ты обо мне подумал, Юра. Я и дочь моя, любимица, живы остались только благодаря тебе. И дом цел — не сожгли, не отдали клеветникам благодаря тебе. Разве не ты рисковал своей головой, вывозя на телеге убитых кромешников? Я и моя семья были для тебя тогда чужими, незнакомыми людьми. Неужели я отвечу чёрной неблагодарностью? Живи, сколько хочешь — ты для меня как сын, о котором я мечтал и которого Господь мне не дал. Я уже в возрасте — мне бы дело наследнику передать, да вот нету. Девка — она девка и есть, её облапошить любой может, да и силы за ней никакой. Живи, прошу, не уходи.

И я остался. Когда так просят, грех отвергать протянутую руку, тем более вскоре события завертелись, как белка в колесе.

Одним солнечным днём Илья запряг лошадь в возок.

— Юра, не хочешь с нами просвежиться? Я по делам еду, недалече — вёрст пять. У меня коптильня там, рыбки свежекопчёной отведаем, а то я там три седмицы не был.

— Я не против — поехали, а то действительно засиделся в городе.

Я сбегал в свою комнату, опоясался поясом с саблей, сунул за него пистолет и накинул лёгкую летнюю ферязь, прекрасно скрывавшую моё оружие. Хоть и на прогулку едем, да бережёного Бог бережёт.

Когда я вышел, в возке уже сидела Дарья.

Я легко поднялся на сиденье, Илья восседал на месте кучера. Он тронул вожжи, и мы выехали со двора. Маша закрыла за нами ворота.

В пути Илья раскланивался со знакомыми, те также с достоинством снимали шапки.

Мы выехали за город. Мостовая кончилась, трясти стало меньше, возок мягко покачивался на грунтовой дороге. Дарья периодически соприкасалась со мной то плечом, то рукой, и на щеках её выступал румянец.

Природа и в самом деле была хороша — слева и справа от дороги тянулись луга, невдалеке темнел лес, а слева поблескивала река. Воздух был напоён запахом трав и луговых цветов, дыши полной грудью — не надышишься. В городе такого воздуха нет — пахнет дымом от многочисленных печей, варящимися щами, навозом от домашней живности.

Илья, полуобернувшись к нам, рассказывал о пасеке, что стояла невдалеке, и на которой он покупал ну совершенно потрясающий мёд и которым собирался нас угостить.

Мы добрались до коптильни — небольшого деревянного барака, в котором на верёвочках висела уже готовая рыба. Рядом с ним стояла сама коптильня — печь с идущим от неё по земле каменным воздуховодом. Как раз из него рабочие вытаскивали рыбку, отливающую золотистыми боками. С рыбки падали капли янтарного жира, а запах был просто умопомрачительным. Потекли слюнки, и немедленно так захотелось её отведать.

Илья уловил наше с Дашей желание, отдал распоряжение, нас усадили за неказистый стол, на который поставили миску с крупно нарезанными ломтями свежего хлеба и длинное медное блюдо с лежащими на нём крупными рыбинами.

На правах хозяина Илья великодушно предложил отведать рыбки.

— Вот вязига, вот налим холодного копчения, щурят рекомендую. А уж белорыбицу не попробовать — грех.

Я ножом располовинил белорыбицу, кусок отдал Дарье, во второй вонзился зубами сам. О! Божественно! Конечно, и вяленую, и копчёную рыбу я ел и раньше, но вот так — горяченькую, только что из коптильни, да на свежем воздухе — впервые. Вот уж уважил Илья, молодец.