– Приличное платьице для девушки из провинции. – Опять он обижает. – Но для ленинградского ресторана надо бы чего-нибудь понаряднее.

– Знаешь что, – я ужасно сердита, – иди в свой ресторан один или найди девушку в другом платье.

Нашу перепалку прервал стук в дверь и голос:

– Гражданин Корчак, откройте. – Наум приложил палец к губам. Молчи, мол. Ну и глупо. Мы так громко говорили, что, наверняка, было слышно за дверью. Потому я говорю еврею реставратору:

– Дверь сломают, открывай.

– Так не заперто, – почти кричит Наум, и дверь распахивается. Вошли двое. Мужчины. Один в плаще из ткани прорезиненной. Второй – в куртке с капюшоном. За ними маячат еще двое. Мужчина и женщина. Тот мужчина в длинном фартуке, наверное, дворник. И женщина в халате. Соседка. Я все поняла. Это понятые. Влипла ты, девушка из провинции.

– Попрошу предъявить документы, – говорит тот, что в плаще.

Наум засуетился.

– Сейчас-сейчас, – пошел к шкафу, вернулся. Потоптался посреди комнаты.

– Не помню, куда положил паспорт, – мямлит он.

– Непорядок это, – вступил человек в куртке. – Паспорт – основной документ для всякого советского гражданина.

– Вот, нашел, – подобострастно говорит Наум и вынимает паспорт из кармана пиджака.

– Шутник, – говорит человек в плаще, – в собственном кармане нашел.

Внимательно рассматривает документ. Глянет на Наума и обратно в книжицу. «Неужели у Наума такое лицо, что на фото его не узнать», – думаю я. Тут и до меня дошла очередь.

– И Вы, гражданка, предъявите удостоверение личности.

Паспорт у меня в чемодане. При себе только пропуск на завод. Его я и даю им.

Мой документ изучает тот, что в куртке.

– Вы работаете на заводе «Пирометр» грузчиком? – смотрит на меня как на какую-то невидаль.

– А что тут удивительного? Асфальт тоже женщины укладывают. – Мне нечего их бояться. Я рабочий класс. Гегемон.

– Тоже шутница, – это в плаще. – Тут у них настоящий клуб шутников.

Неожиданно тот, что был в плаще, громко произнес:

– Довольно балаган устраивать! – Как будто это мы вломились к ним домой и начали все это. Тетка в халате и мужик в фартуке отступили в коридор, и тут же послышался окрик того, что в куртке.

– А вы куда? Вас никто не отпускал. Вернитесь!

Понятые вернулись на место.

Мне все это начинало надоедать. Попалась, как кур в ощип. Это называется, забежала к знакомому на огонек.

– Товарищи, может быть, вы объясните мне, рабочему человеку, что тут происходит? Кино какое-то детективное.

– Присядьте пока, гражданка, – говорит человек в плаще. – И помолчите. Разберемся и с Вами.

Потом они показали Науму ордер на обыск. Один из них обыскал Наума. Выложил на стол, при этом брезгливо отодвинув наши с Наумом бокалы и грязные тарелки, то, что было в карманах пиджака и брюк реставратора. Когда я увидела, сколько денег оказалось в портмоне у него, то даже присвистнула. Столько я не зарабатываю и за месяц. Понятые тоже заохали.

– Это надо же такую уйму денег носить с собой! – сказала тетка в халате.

– Попрошу молчать, – скомандовал сыщик, – так я назвала их, – и понятые замолчали.

– Гражданин Горчак, – сказал сыщик, что уже снял плащ, и Наум поправил его:

– Моя фамилия Корчак. – Я видела, что он сильно напуган, но старается это скрыть.

– Правильно, Корчак, скажите, в вашей комнате есть оружие, драгоценности, золото, валюта?

Я напряглась. Что ответит реставратор? И тут я чуть не ойкнула. Гражданин Корчак признался, что у него есть двадцать долларов США.

– Они мне достались в качестве оплаты за реставрацию картины великого голландского художника Ван Дейка, которую я произвел по заказу атташе по культуре посольства Нидерландов. – Вот это фокус! А я-то думала, он валютчик.

– А документы, подтверждающие этот факт, у вас имеются? – спросил сыщик без плаща. Я поняла, что он у них главный.

– Имеется расписка атташе. – Наум был наигранно спокоен.

– Предъявите, – приказал сыщик.

Наум открыл ящик стола и достал листок.

– Извольте, – он не дал в руки сыщику листок, а положил на стол.

– Я изымаю это. Проведем экспертизу. Мало ли кто мог это написать. – Сыщик спрятал листок в карман. – А валюта где?

Я думала, что Наум сейчас достанет ту книгу и вытряхнет из неё доллары. Нет. Он опять подошел к столу. Какой он важный. Ишь, как выступает.

Опять оговорюсь. Придет, кто бы мог предполагать, такое время, когда от того, сколько у индивида этих самых долларов, зависит его преуспеяние. Больше валюты, больше уважения и почета. Зачатки этой заразы проклюнулись в шестидесятых. Достаточно вспомнить «дело Рокотова».

Наум же в это время, пока я тут с вами рассуждаю, подошел к столу и достал обычный почтовый конверт. Я заметила: без марки.

– И валюту мы изымаем. – Я думала, Наум возмутится, но нет, он отреагировал так:

– Хорошо бы расписочку получить. Конфискация возможна только по решению суда, – поднаторел в знании УК РСФСР реставратор.

– Вот приедем на Литейный, там и расписочку вручим, – сыщик плотоядно смеётся.

Я никогда не видела, как смеётся хищник, но так же говорят.

Понятые подали голос:

– А нам что делать?

– Свободны, – ответил сыщик в куртке. Я поняла, что Наум перехитрил их.

– А Вас, гражданочка, попрошу освободить помещение. Вас вызовут. – Подхватила свой чемодан – и к двери. Проходя мимо Наума, я как будто случайно столкнулась с ним. Он успел сунуть в ладонь какой-то комок.

– Извини, Ира. Думаю, мы скоро встретимся.

На это среагировал сыщик в плаще:

– Скоро-скоро. Годков через десять, – и опять засмеялся.

Выскочила на двор. Грязь и мусор, дурной запах – все мне мило. Тут свобода. У подъезда стоит черная «Волга». На ней они приехали. Тут мне шлея под хвост попала. Подошла к машине и говорю шофёру.

– Товарищ, не подвезете ли Вы меня до Московского вокзала?

– У меня один маршрут. В кутузку, – и он смеется гадко. Это у них профессиональное.

Пройдет три года, и я круто изменю свое отношение к представителям органов. Но сейчас я зла на них. Как же иначе? Мне ночевать негде, а завтра в семь тридцать мне надо быть на складе.

Куда идти? Меня толкают со всех сторон. Полил мерзкий весенний дождь. Чемодан вот-вот оторвет мне руки. В ресторан я не попала, а то, что я поела у Наума, давно переварилось. На углу Невского и Литейного проспектов меня осенило. Сдам я чемодан в камеру хранения Московского вокзала. Вдруг бывает только пук, но все же, может быть, встречу проводницу. Позабыла, как её зовут. Моё отчаяние нарастает, как нарастает непогода. Нет, товарищи ленинградцы, у нас на Азове такого не бывает. У нас весна так весна. Лето так лето. А тут весной можно от холода околеть. Зашла за угол, там ветра нет. Затишек. Поставила чемодан – чтоб он пропал – на асфальт и засунула руки в карманы. Там нащупала тот комок бумаги, что сунул мне Наум. Развернула. На небольшом клочке писчей бумаги мелко-мелко написано: «М-кий в-зал, ячейка 23». И четыре цифры: 4525. Дура дурой, но я сообразила: это Московский вокзал. Автоматические камеры хранения, двадцать третья ячейка и код.