Вошла в прихожую и тут сообразила: а чемодан-то мой в камере хранения. Даже зубная щетка там. Чем я буду чистить зубы? И вообще, где спать, в чем пойти на работу завтра? Ну, ладно. Один день схожу, но потом что? Открыла холодильник. Там пусто, как в Антарктиде. Я там не была. Сказала просто так.

Помирать тут голодной смертью я не намерена. И потому, прикрыв форточки, я вышла из дома. С одной целью – купить чего-нибудь съестного.

Как хорошо на улице! Купить продукты, прийти в чужую квартиру и готовить там? Ужас как не хочется.

– Гражданочка, – обращаюсь я к женщине – кто, как не женщина, знает, где можно недорого покушать, – скажите…

Она не дает мне договорить:

– Ты что, следователь, а я подследственная, чтобы ко мне так? Гражданочка. У нас, советских людей, есть одно обращение: товарищ.

Хочу извиниться, но она не дает и продолжает спокойно:

– Ты, случаем, не из зеков? Молода. Так чего надо?

Я говорю. Она оглядела меня с головы до ног.

– И чем тебя можно накормить? Ты глядела на себя в зеркало? Не смотрела. – Я понимаю, что ей собеседник нужен. – Настоящий Освенцим. Хочешь, пойдем ко мне? Я как раз пельменей накрутила. Одной кушать скучно, – берет меня за руку. – Пошли, девушка.

Почему я не сопротивляюсь? Отчего я иду за ней, как крыса, послушная звукам свирели? Чтобы от этих вопросов мозги не закипели, решила: просто я голодная и очень люблю пельмени. У нас в Жданове пельмени почти никто не готовил, но у нас дома мама готовила. Она рассказывала, что научилась их готовить в годы войны. Рассказывала, что часто вместо мясного фарша в пельмени закладывали картошку с луком.

– Ты приезжая, – говорит женщина, так и не выпускающая мою руку.

– С чего это Вы взяли? – Мне немного обидно. Неужели я так выгляжу?

– Выглядишь как все вы, молодые. Говор у тебя южный. Пришли, – она выступила руку. Мы стоим около дома Виктора. Я и не заметила, что мы шли сюда. Меньше надо размышлять. «А если размышляешь, не теряй ориентацию», – делаю я вывод.

– Я тебя приметила ещё тогда, когда Вы с нашим ворюгой дверь вскрывали. Мое дело сторона, но ты бы от него подальше держалась. Слышала, тебе ключ Виктор дал. Он и его родители – уважаемые люди.

Мы вошли в квартиру женщины. Тут совсем иной запах. Я бы сказала, медицинский. Так пахнет в аптеке. Чистота необыкновенная.

– Обувь снимай, тапочки возьми, – командует женщина.

– Предлагать снимать обувь гостю неприлично, но я полы помыла перед уходом. Так что извиняй. – Это что-то для меня новое. Ольга Федоровна никогда не извинялась. Приказывала и все.

Как повелось, мы прошли на кухню. И тут чисто, как в аптеке. «Наверное, она фармацевт», – решаю я и ошибаюсь, так как тут же женщина говорит:

– Я врач. Гигиена – мой бзик. Сама тягощусь этим, но ничего не могу поделать. Иди мой руки, – подтолкнула к двери. Руки я мыла куском коричневого мыла. Таким мылом соседка дома, в Жданове, мыла свою собаку.

– Ты готова? – окликает врач.

– Готова, – отвечаю я и гляжусь в зеркало. Неужели я так похудела? И ещё мне интересно: эта женщина так стара, что успела побывать в Освенциме? Правда, в фашистских концентрационных лагерях и дети сидели. Ужас какой, эти фотографии. Там, где детишки стоят перед камерой с протянутыми ручками, а на них номера. – А если готова, так иди к столу.

– Опять я погрузилась в свои размышления.

Стол накрыт. Меня поразило то, что посуда у врача сплошь старинная. Это сразу видно. Вилки и ножи такие же.

– Коли мы с тобой сели за один стол, надо бы и познакомиться. Меня зовут Лариса Александровна Пирогова. К великому русскому врачу отношения не имею. Моя девичья фамилия Антонова. Уральские мы. Пирогов – это мой муж, но с ним я в разводе. – Мне-то какое дело, с кем она в разводе.

– Назовись ты.

– Ира я. Тиунова, – назвалась и я.

– Что же, Ира, кушай. – Мы начали есть домашние пельмени. Молча. Кушает Лариса Александровна аккуратно, но очень аппетитно. Прожует пельменину и вытрет рот салфеткой.

Съедены пельмени. И опять мы мочим. Я так не могу.

– Спасибо за угощение. Было очень вкусно, – говорю я.

– А я думала, ты невоспитанная девица. Чай будем пить, а потом ты мне поведаешь свои историю. Какого черта тебя занесло сюда.

– Этот черт называется тяга к образованию.

– Поближе места не нашла? Уехать от теплого моря к нам. В эту мерзость. Тут, к твоему сведению, по статистике наибольшее количество онкозаболеваний.

– А Вы тоже ведь приехали сюда из мест, где, как я помню, климат лучше.

– По географии пятерку имела? – она издевается надо мной.

Не пройдет. И я отвечаю:

– Среднюю школу я закончила с серебряной медалью.

– Похвально. Только не надо так этим кичиться. Я с золотой – и что? Один мудрец сказал: человек силен не теми знаниями, что приобрел, а тем, как он эти знания сумел использовать.

С мудрецами спорить не буду и потому молчу. И вообще, мне пора уходить. Сейчас поблагодарю и уйду. Не вышло. Лариса Александровна начала разливать чай.

– Попьем чаю, и мы с тобой кое о чем поговорим. – С какого рожна я должна выслушивать её нравоучения?

– Лариса Александровна, Вы мне не мать, не начальник. Так почему я должна Вас слушать? Жила как-нибудь без ваших нравоучений.

Она смеется.

– Вот именно: как-нибудь и жила, а надо жить не кое-как, а по-человечески, в ладу с собой и людьми. Все беды наши идут от того, что люди живут кое-как. Кое-как сделал деталь – и погибли люди.

Я вижу, что она начинает волноваться.

– Вы не волнуйтесь так, – пытаюсь я успокоить её.

– Добрая душа, а как не волноваться, если из-за какого-то бракодела мой сын погиб. Этот бракодел с завода «Пирометр» – я насторожилась, – использовал крепёж не той марки, и самолет разбился.

Это мы на складе готовим в цеха партии крепежа. С виду болты одинаковы, но одни из легированной стали, другие – из обычной.

– Ты согласилась жить в доме не знакомых тебе людей. Повезло, что это порядочные люди. А окажись они проходимцами? Что бы могло быть? Как ни стараются наши идеологические вожди, а ржа безнравственности проникает в наше общество. Возьми, к примеру, тот же джаз. – Понеслось. Сейчас начнет говорить о порочности западной культуры. Слушаю. Перечить себе дороже. – Мы не против этой музыки. – Интересно, кто это «мы»? – Народная негритянская. Там бы ей и существовать. Лундстрем организовал наш джазовый оркестр. Хорошо. Звучит солидно. А эти джаз-банды! – Голос звенит. – Именно, что банды. Какофония сплошная. А что такое диксиленд? Ты знаешь?

– Небольшой джазовый коллектив, – отвечаю я. За окнами начало темнеть. Мне бы уйти и поспать. Завтра рано вставать.