Хэнк пересек комнату, сел рядом, обхватил ее и прижал к груди, как ребенка, которого надо утешить. Она уткнулась лицом в шершавую ткань халата. Ей так хотелось заплакать! Чтобы хлынули из глаз слезы, вырвалось наружу горе, сдавившее сердце. Но слез не было. Оливия с детства не умела плакать.

— А кто звонил? — спросил Хэнк.

— Его дочь. Антония. Бедная девочка. Он умер в четверг ночью, вчера были похороны. Больше я ничего не знаю.

— Сколько ему было лет?

— Я думаю… около шестидесяти. Но он был такой молодой!

— Что случилось?

— Не знаю. Она не хотела рассказывать по телефону. Сказала только, что он скончался в клинике. Она… она хочет приехать в Лондон. Она приедет на той неделе. И поживет несколько дней у меня.

Он промолчал, только еще крепче обнял ее, легонько похлопывая по плечу, словно испуганную нервную лошадь. И она понемногу успокоилась. Согрелась. Положила ладони ему на грудь, уперлась и отодвинулась — снова прежняя Оливия, полностью владеющая собой.

— Прости, — проговорила она. — Такая эмоциональность мне обычно не свойственна.

— Может быть, я могу чем-то помочь?

— Здесь никто и ничем не может помочь. Все кончено.

— А как насчет сегодняшней поездки? Ты не хочешь все отменить? Я немедленно исчезну с твоих глаз, если ты захочешь остаться одна.

— Нет, я не хочу остаться одна. Меньше всего мне сейчас нужно быть одной. — Она собрала и расставила по местам свои разбежавшиеся мысли. Первым делом надо сообщить о смерти Космо маме. — Но, боюсь, в Сиссингхерст или Хенли мы на этот раз не попадем. Мне все же придется поехать в Глостершир к маме. Я сказала тебе, что она была нездорова, но на самом деле у нее были проблемы с сердцем. И она очень хорошо относилась к Космо. Когда я жила на Ивисе, она приехала и гостила у нас целый месяц. Это было счастливое время. Наверное, самое счастливое в моей жизни. Поэтому я должна сказать ей, что он умер, и должна при этом быть рядом с ней. — Оливия заглянула ему в глаза. — Может быть, поедешь со мной? Это ужасно далеко, конечно, но мамочка накормит нас обедом, и можно будет спокойно посидеть у нее до вечера.

— Поеду с большим удовольствием. И машину поведу.

Твердый, как скала. Оливия благодарно улыбнулась.

— Сейчас я ей позвоню. — Она потянулась за трубкой. — Скажу, чтобы ждала нас к обеду.

— А нельзя нам взять ее с собой и поехать пообедать где-нибудь?

— Ты не знаешь мою мамочку, — ответила Оливия, набирая номер.

Хэнк не стал спорить. Поднявшись с дивана, он сказал:

— Кажется, кофе уже капает. Что, если я приготовлю завтрак?

Они выехали в девять, Оливия — на пассажирском сиденье своего темно-зеленого «альфасада», Хэнк — за рулем. Поначалу он был напряжен, каждую минуту напоминая себе, что здесь левостороннее движение, но потом, залив бак у бензоколонки, стал понемногу осваиваться и набирать скорость. Подъезжая к Оксфорду, они уже делали добрых семьдесят миль в час.

В пути не разговаривали. Все его внимание было сосредоточено на встречных и попутных машинах и на извивах большого шоссе. А Оливия рада была помолчать, она сидела, зарывшись подбородком в меховой воротник и провожая невидящими глазами проносящиеся мимо унылые пейзажи.

Но после Оксфорда стало лучше. Был ясный, свежий зимний день, невысокое солнышко, поднявшись по краю в холодное небо, растопило иней на лугу и на пашне и отбросило поперек дороги кружевные тени оголенных деревьев. Фермеры начали пахоту, тучи чаек вились над тракторами и свежевывернутыми пластами черной земли. «Альфасад» проезжал через маленькие городки, кипящие субботним оживлением. Вдоль узких улочек стояли припаркованные семейные автомашины, доставившие жителей отдаленных деревень в город за покупками, по тротуарам сновали мамаши с детьми и колясками и стояли в ряд палатки, заваленные грудами яркой одежды, пластиковыми игрушками, надувными шариками, цветами, свежими фруктами и овощами. Еще дальше, во дворе пивной, собрались местные охотники — лошади били подковами, скулили и взлаивали псы, дудели охотничьи рога, громко переговаривались всадники в нарядных алых фраках. Хэнк едва верил собственным глазам.

— Ну, ты посмотри только! — восхитился он и хотел было остановиться, чтобы налюбоваться вдоволь, но молодой полисмен сделал ему знак не задерживаясь следовать дальше. Хэнк разочарованно бросил последний взгляд на это истинно английское зрелище и дал газ.

— Просто сцена из кинофильма: старая корчма, мощеный двор. Надо же, а у меня нет с собой фотоаппарата.

Оливии было приятно это слышать.

— Вот, а ты собирался поездить по живописным местам. Мог бы всю страну исколесить, а такого не увидеть.

— Да, похоже, у меня сегодня счастливый день.

Уже начинались Котсуолдские холмы. Сузившаяся дорога извивалась среди мокрых лугов, бежала по старинным каменным мостикам. Дома и фермы, сложенные из медвяного котсуолдского камня, золотились в солнечном свете, при каждом — цветник, который летом запестреет всеми цветами радуги, и фруктовый сад, где росли ухоженные яблони и сливы.

— Понятно, почему твоя мать решила поселиться в этих местах. Нигде не видел такой красивой природы. И столько зелени.

— Как это ни странно, но мамочка не из-за красивых пейзажей сюда переехала. Когда продали лондонский дом, у нее было твердое намерение поселиться в Корнуолле. Она жила там в молодости, и я думаю, ей очень хотелось возвратиться в те края. Но моя сестра Нэнси считала, что это слишком далеко, далеко от нас, и нашла ей этот домик. И вышло, как оказалось, к лучшему, хотя тогда я сердилась на Нэнси за то, что она вмешивается.

— Ваша мать живет одна?

— Да. И это проблема. Доктора говорят, что ей нужен кто-нибудь — компаньонка или экономка, но я-то знаю, что присутствие чужого человека будет ей в тягость. Она страшно независимая, да и не такая уж старая, всего шестьдесят четыре года. По-моему, обходиться с мамочкой как с выжившей из ума старухой унизительно для нее. Она целые дни занята: готовит, работает в огороде, принимает гостей, читает все, что достанет, музыку слушает, ведет длинные, интересные разговоры по телефону. А иногда соберется и уедет за границу в гости к кому-нибудь из знакомых, обычно во Францию. Ее отец был художником, и в молодости она много жила в Париже. — Оливия с улыбкой обернулась к Хэнку. — Зачем только я тебе все это рассказываю? Ты же скоро сам все увидишь.

— А на Ивисе ей понравилось?

— Очень. Космо жил в бывшем крестьянском доме, на горе. Совсем деревенская жизнь, как раз в мамином вкусе. Чуть выдавалась свободная минутка, как она тут же хваталась за садовые ножницы и уходила в сад, будто у себя дома.

— Она знакома с Антонией?

— Да. Они жили там у нас в одно и то же время. И стали большими друзьями. Никаких возрастных барьеров. Мама удивительно умеет находить общий язык с молодежью. Гораздо лучше, чем я. — Она примолкла, а потом добавила в неожиданном порыве искренности: — Я и сейчас еще не вполне уверена, что поступаю правильно: конечно, я хочу помочь дочери Космо, но меня пугает, что кто-то у меня поселится даже на короткое время. Стыдно, да?