Ондрий быстро оглянулся, слева к нему подъехал Иконий, молчаливый двадцатичетырехлетний парень, ходивший в подмастерьях у деревенского кузнеца.

– И ты, значит, панике поддался?! – печально произнес Ондрий, немного придержав коня.

– Почему сразу панике? – удивился Иконий. – Кого бояться, этого, что ли, на телеге, или его дружков из леса?

– Хотя бы, – ответил десятник, вызвав у подмастерья повторный приступ удивления, который тут же отразился на его открытом, по-детски наивном лице. – Крепкий мужичок, хоть и ростом мал. Вон, Игельс, силач на всю округу известный, а еле сладил. Видел, какая у лесничего побитая морда?!

– Ну, видел, – протянул нараспев Иконий и утвердительно кивнул. – Да только я карлов не боюсь, хоть связанные они, хоть нет… а вот то, что повозка сломалась, дело основательно портит. Чинить надо, а то через пару верст и передние колеса в разные стороны разлетятся!

– Починим, – согласился десятник, – вон только до «Щита Индория» доберемся, там и починим, а заодно и передохнем чуток.

– Стоит ли? – недовольно нахмурил брови Иконий. – «Щит» на всю округу таверна известная, там господа благородные часто бывают…

– А ты что, дворян, что ли, боишься? – рассмеялся Ондрий. – Ох, темнота деревенская, да пойми же ты своей башкой окаянной: ты – ополченец, а не батрак какой-нибудь, представитель власти, тебе господа не указ! Тем более сейчас, когда преступника везем и неприкосновенными персонами считаемся.

– Да так-то оно так, но от господ лучше держаться подальше, – сконфуженно произнес подмастерье и, почему-то устыдившись своего страха перед дворянским сословием, отъехал в сторону.

«Хороший парень Иконий, – подумал Ондрий, кутаясь в старенький, оставшийся еще со времен службы в армии плащ, – забитый, конечно, и темный, но куда лучше и надежнее остальных. Побольше бы таких!»

Краткий разговор с ополченцем отвлек десятника на какое-то время от тяжких размышлений, мучивших его с самого начала пути. Слава о грозной банде Сегаля еще два года назад гремела по всей стране. Многие префекты и купцы вздохнули спокойно, когда королевским войскам наконец-то удалось окружить бандитов в лесах и устроить им кровавую баню. Лишь нескольким разбойникам во главе с предводителем удалось тогда ускользнуть от возмездия и уйти через границу в Герканию. Если Сегиль вернулся, то явно не один, и впереди их ожидают большие беды. Ондрий непроизвольно оглянулся и еще раз окинул беглым взглядом лежавшего на телеге пленника.

«Если гном действительно из банды, как уверял лесничий, то его дружки непременно попытаются его отбить, а если не получится, то будут мстить!» – в который раз за эту долгую ночь тяжело вздохнул Ондрий, плотно кутаясь в протертый до дыр плащ и ругая себя за то, что позволил неугомонному лесничему уговорить отвезти пленника для допроса в город, а не вздернуть мерзавца втихую на первом попавшемся суку.

До таверны отряд добрался только к двум часам ночи. К несказанному удивлению Ондрия, в окнах первого этажа известного на всю округу заведения горел свет, и слышалась тихая, печальная мелодия флейты в сопровождении какого-то струнного инструмента. Подъехав ближе и остановившись в нескольких шагах от ворот, солдаты поняли, в чем было дело.

Несмотря на поздний час, в таверне было несколько посетителей. Во дворе стояли две добротные, явно принадлежавшие родовитым дворянам кареты; ни слуг, ни лошадей поблизости не было. «Видимо, господа прибыли в таверну надолго и приказали распрячь лошадей, – размышлял Ондрий, одновременно подавая своим людям знаки прекратить недовольный галдеж, вызванный непредвиденной заминкой. – Кучеры отвели лошадей в конюшню и, естественно, остались ночевать там. Обычное дело, вассалы богатых господ не доверяют гостиничной прислуге, считают их или жульем, или раззявами. В этом как раз ничего необычного нет, а вот сами кареты…»

Ондрий еще раз осмотрел кареты и недовольно причмокнул губами. В отличие от неуклюжих конок местных дворян экипажи были большими и комфортными: рессоры, подвески, колеса и прочие механические детали были в идеальном состоянии и сделаны из баснословно дорогой махаканской стали, внутри салонов были обитые кожей сиденья и мягкая отделка стен, делающие почти незаметной тряску по плохим филанийским дорогам. Но дело было не в том, что в их захолустье пожаловали высокородные путешественники и что стоимость каждого экипажа в несколько раз превышала годовой заработок его отряда. Подозрительным десятнику показалось другое – на каретах не было ни резных украшений, обожаемых столичной знатью, ни геральдических знаков.

«Высокопоставленные вельможи прибыли в нашу глушь и хотят остаться неизвестными, – догадался десятник. – Возможно, у них сейчас важный разговор, если сидят в корчме, а не пошли спать. Появиться в таверне – значит накликать на себя беду, нажить кучу неприятностей».

Придя к неутешительному выводу, Ондрий приказал отряду въехать во двор и сразу заняться починкой телеги. К великому недовольству солдат, хотевших для начала пропустить по паре стаканчиков, посещение корчмы было запрещено.

Как только повозка остановилась посреди двора и утомленные дорогой ополченцы стали разгружать с нее поклажу, на пороге таверны появился толстый хозяин в запачканном фартуке поверх дорогой одежды. Его пухлые щеки грозно раздувались не хуже жабр вытащенного на берег леща, маленькие глазки свирепо сверкали из-под заплывших жиром век, а остатки рыжих кудрей забавно дыбились на почти совсем облысевшем черепе, делая корчмаря похожим на престарелого бойцового петуха, обрюзгшего, но не утратившего воинский дух.

Услышав шум во дворе, старик решил прогнать заглянувших к нему в поздний час местных голодранцев, мешающих своим гомоном отдыху знатных господ. В подтверждение его недружелюбных намерений из двери корчмы вышли четверо рослых мужиков с дубинами наперевес. Однако, увидев стальные кольчуги и ярко-красные эмблемы, знаки окружного ополчения, на груди незваных гостей, старик решил унять свой воинский пыл и не портить отношений с местными властями. Вместо того чтобы выгнать ночных посетителей взашей, хозяин приказал вооруженной прислуге вернуться в дом и, найдя глазами в толпе ополченцев десятника, быстро засеменил к нему на коротких толстеньких ножках.

– Это вы десятник? – произнес корчмарь, заискивающе улыбаясь и преданно заглядывая в глаза Ондрию.

Раболепная манера общения с ним корчмарей, старост, поселковых старшин и прочих мелких деляг, без разницы, торгующих ли или состоявших на государственной службе, уже давно раздражала командира отряда и вызывала естественное желание залепить очередному подхалиму звонкую пощечину.

– Да, – сухо ответил Ондрий, поправляя съехавшее набок седло и морально готовясь к неприятному разговору с подхалимом.

– Прекрасно! – омерзительно широко улыбнулся корчмарь и взмахнул от напускного восторга пухленькими ручками. – А я Огуст Себастьян Фардобье, хозяин таверны и, по мнению высокочтимого господина префекта, самый лучший повар в округе.

«Ну вот, началось! – печально отметил про себя Ондрий. – Все прощелыги-дельцы одинаковы. Разговор только начался, а ласковый толстячок уже намекает на важность своей персоны и хорошие связи. Если начал с префекта, то к концу беседы непременно окажется, что мажордом королевского двора его лучший друг или дальний родственник».