и Японии, но Россию он не любил даже больше из-за оккупации царскими войсками Маньчжурии и Кишиневского погрома[229]. Рузвельт восхищался японскими солдатами и их достижениями во время войны [Sinkler 1971: 395–396], но его отношение балансировало между благоговением и опасением, что в будущем в Восточной Азии возникнут проблемы. «Япошки играют нам на руку», – писал он Хею в июле 1904 года[230]. Соединенные штаты не были готовы остановить продвижение России, поэтому они охотно принимали Японию в качестве географического барьера и активных сторонников идеала открытых дверей в регионе [Trani 1969: 9]. Кроме того, Рузвельту не нравился российский дипломат в Вашингтоне Кассини, которого он описывал как лжеца. Его взаимоотношения с японским послом были лучше с самого начала, что стало ключом к хорошим отношениям двух стран[231].

Однако по мере увеличения числа побед Японии Рузвельт кардинально изменил свое мнение. Как и многие люди, боявшиеся «желтой опасности» в Азии, президент осознавал возможную угрозу имперских амбиций Японии в Восточной Азии. Он писал Спрингу Райсу, что война в Маньчжурии может в будущем привести к конфликту между Японией и США[232]. Полная победа японских друзей могла бы сделать их слишком сильными. Поэтому у президента США были вполне прагматичные ожидания: «Возможно, обе державы будут сражаться до тех пор, пока они обе порядком не обессилят, и тогда мир будет установлен на условиях, которые не будут нести в себе ни желтой, ни славянской опасности»[233]. Он не раз упоминал об опасениях, что японцы вследствие своих военных успехов не будут иметь себе равных, в том числе сказал послу Франции Жюлю Жюсерану, что «наилучшим вариантом было бы, если бы русские и японцы в ослабленном положении оставались в противостоянии, уравновешивая друг друга» [Jusserand 1933: 300–301]. Во время войны президенту не нравилось, что японцы держали журналистов и военных наблюдателей в стороне от военных событий, а также то, что японский флот нарушил нейтралитет Китая, проследовав за русским броненосцем в нейтральную гавань. Но он сохранял дружественное отношение, несмотря на то что японское правительство полностью игнорировало его советы [Esthus 1966:48–51]. Когда японцы обратились к нему, чтобы он стал посредником в переговорах «всецело по своей инициативе»[234], Рузвельт действовал уже не столько во имя Японии, сколько для сохранения выгодного для США баланса сил.

Рузвельт был не единственным американцем, осознававшим, что военный успех Японии может нести в себе угрозу. В своей статье «Победы Японии: угроза или благословение»[235] Уильям Эллиот Гриффис (1843–1928) высказывал то же мнение:

Более чем вероятно, что скоро мы внезапно перестанем безосновательного восхищаться японцами. На протяжении своего долгого пути буквального преображения Япония представала в американском сознании как восточный рай со всеми современными удобствами. Эстетичные и полупоэтичные прозаики, не обращавшие внимания на недостатки, лили лунный свет на кучи мусора. Мир оценивает победу не «восточных» армии и флота, а хорошо обученных армии и флота, находящихся вблизи от своих источников снабжения и отличающихся строгой умеренностью и свободой от распутства, над невежественной лошадью, плетущейся в хвосте затухающей империи, ослабленной алкоголем и чувственными наслаждениями. <…> То, что мы наблюдаем, является победой интеллектуального меньшинства с современным типом мышления после сорока лет подготовки и десяти лет четко выраженной решимости, с применением всего, что наука накопила за века во многих цивилизациях, а не естественным плодом деятельности пятидесяти миллионов островитян, моральную, социальную и физическую стороны жизни которых еще предстоит узнать. Американцы, лишь недавно вырвавшиеся из своей провинциальности, не были обмануты японцами, а обманули себя сами, ибо подобный процесс в целом до своего завершения очень замысловат. <…> На мой взгляд, победа Японии над Россией послужит миру и дружественным отношениям между странами, росту взаимного уважения Востока и Запада, а значит, и распространению гуманизма, усовершенствованию нашей морали и религии, обогащению нашей цивилизации и укреплению положения США в Азии. У США одна миссия в Японии. Она заключается в том, чтобы объединить азиатскую мудрость и англосаксонскую свободу и предприимчивость, чтобы понятия «Восток» и «Запад» ушли в прошлое <…> и во всем мире был один тип цивилизации[236].

Напряженные отношения между США и Японией, в результате которых в Тихоокеанском регионе начались военные действия, берут свое начало в Русско-японской войне в целом и в Портсмутском мирном договоре в частности. В июле 1907 года русско-японское соглашение положило конец конфликту между этими двумя странами спустя всего два года после окончания войны, и с тех пор Россия перестала мериться с Японией силами [Matsui 1972: 33]. К этому времени Россия сместила фокус своей внешней политики на Европу, а у Японии возрос интерес к Маньчжурии. Российская империя наконец признала требования Японии относительно Кореи и Южной Маньчжурии в обмен на аналогичное положение для себя в северной части Маньчжурии и во Внешней Монголии. Благодаря этому договору Россия также смогла вступить в августе 1907 года в Антанту, поскольку ее конфликт с Великобританией в Центральной Азии, так называемая «Большая игра», завершился. У России не было финансовых возможностей начать новую войну с Японией, Японии тоже было необходимо восстановиться после войны, поэтому она старалась постепенно наращивать экономическое присутствие в Маньчжурии. Поскольку США не могли допустить, чтобы у Японии было в этом регионе эксклюзивное положение, будущее развитие отношений этих стран можно было предсказать уже в 1905–1907 годах, когда необходимый баланс удалось сохранить лишь ненадолго [Peters 1944а: 367].

Одной из наиболее пострадавших от сложившейся в Восточной Азии ситуации стран был Китай. Япония и США не допустили его участия в войне, несмотря на то что она велась на его территории, поскольку вмешательство Китая могло привести к мировой войне. Вместо этого он, как и Корея, стал жертвой военных действий [Nish 2004:3; Nish 20056:22]. При заключении договоров после войны Россия и Япония не спрашивали мнения Китая. Так произошло и в Портсмуте, когда, казалось, политическими требованиями Китая никто не интересовался [Kawashima 2004]. Комура, возвращаясь в Японию, посетил Китай, где его ознакомили с возражениями против размещения российских и японских войск, предусмотренного Портсмутским мирным договором:

Китай будет настаивать на возражениях, которые он высказал несколько недель назад России и Японии относительно некоторых пунктов мирного соглашения. В документе соглашения говорится, что войска из Маньчжурии должны быть выведены в течение 18 месяцев. Китай выразил решительный протест относительно этого пункта, утверждая, что установлен слишком длительный период. Власти Китая предложили сократить его до 9 месяцев. Кроме того, Китай выразил несогласие относительно другого пункта договора, предусматривающего, что в