чтобы заблокировать будущие амбиции Японии, поэтому русский посол в Вашингтоне Артур Кассини (1836–1913) также пытался убедить правительство в Санкт-Петербурге начать переговоры [Мау 1957: 349]. Царь, однако, оставался тверд в своем решении, и у Рузвельта начала развиваться к нему личная враждебность. Он написал государственному секретарю Джону Хею (1838–1905): «Сначала он [царь] был неспособен воевать, теперь он неспособен заключить мир»[199]. Когда японцы во время Цусимского сражения разделались с русским флотом, практически полностью его уничтожив, Рузвельт был шокирован таким грандиозным «событием в мировой истории» [Trani 1969: 56], и это дало ему шанс предложить свое посредничество. Россия больше не представляла для Японии угрозы, в то время как сама Япония была истощена в финансовом и военном плане [Saul 2005: 493]. Японское правительство выступало за проведение прямых переговоров между воюющими сторонами, но дало понять, что любое посредничество возможно только как следствие инициативы Рузвельта [Trani 1969:56]. Переговоры были нужны не только для окончания войны; также решался вопрос «статуса и имиджа двух империй» [Schattenberg 2008:11]. Через посла в Санкт-Петербурге Джорджа фон Ленгерке Мейера (1858–1918) Рузвельт установил прямой контакт с царем во время переговоров в Портсмуте, чтобы при необходимости иметь возможность надавить на самодержца [Saul 2005: 488; Trani 1969: 57–58]. Президент США также дал понять, что делегаты должны быть полномочными представителями, имеющими право заключить мир и при необходимости составить договор[200].

В ходе организации мирной конференции возникло несколько проблем, и президент, по выражению Юджина П. Трани, «напоминал циркового жонглера» [Trani 1969: 62]. Прежде всего надо было найти место для переговоров. Россия предлагала Гаагу, а Япония – Вашингтон. Но в Вашингтоне летом слишком жарко, поэтому предпочтение было отдано расположенному севернее Портсмуту в штате Нью-Гэмпшир[201]. Еще одной проблемой стало определение состава делегаций, поскольку японцы отказывались называть имена своих делегатов раньше, чем Россия, так как отправляемые на переговоры должностные лица должны были быть равны по статусу [Trani 1969: 70–73]. У царского правительства возникли трудности с выбором главного делегата, в частности потому, что Николай II не хотел отправлять Витте[202]. Другие кандидаты были недоступны, и когда дипломаты, которым он отдавал предпочтение, отказались от задачи возглавить мирные переговоры со стороны России, царю ничего не оставалось, как послать Витте в сопровождении нескольких специалистов [Лукоянов 2007: 20; Trani 1969: 74–75]. Витте приписывают следующие слова о его назначении: «…когда нужно чистить канавы, так посылают Витте, а когда предстоит работа почище или полегче, то всегда находятся другие охотники» [Коковцов 1933: 73]. Однако выбор его кандидатуры, возможно, был единственным правильным решением Николая за всю войну.

Российский уполномоченный разработал стратегию для поддержания сильной позиции во время переговоров в Портсмуте. Он должен был:

1) не показывать желания заключить мир;

2) держать себя так, как подобает представителю России, то есть представителю величайшей империи, поражения которой стали следствием исключительно неудачи;

3) держать себя предупредительно к американской прессе;

4) убедить американское общественное мнение в добрых намерениях России;

5) показать доброжелательное отношение к евреям [Лукоянов 2007: 23][203].

Во время путешествия по США Витте старался вести себя предельно дружелюбно по отношению к простым людям, чтобы показать себя демократичным и либеральным человеком, что очень помогло ему завоевать поддержку общественного мнения и американской прессы [Витте 1924: 341]. Он открыто общался с журналистами и газетчиками, что очень не нравилось японской делегации[204]. Витте был человеком, который сам пробился в высшие круги, поэтому его жестикуляция и эмоциональная речь делали его в России изгоем. В США начала XX века именно за такое отношение к людям он показался обществу более человечным и больше понравился американцам, чем его японский коллега Комура, который в сравнении с ним выглядел слишком отстраненным и серьезным. Вокруг русского дипломата всегда крутились журналисты [Schattenberg2008:15–17]. Комура изучал право в США вместе с Рузвельтом и, наоборот, казался классическим дипломатом до кончиков ногтей, наглядно демонстрирующим западные дипломатические привычки. Он очень хотел сохранить в тайне то, что обсуждается на переговорах, но общественности США это не нравилось [Schattenberg 2008: 18–20].

Японцы знали о том, какую роль играет в США общественное мнение. До начала и особенно во время военных действий японские интеллигенты, политики и другие знаменитости были отправлены в Европу и США для создания положительного образа Японии в многочисленных беседах и публикациях на английском языке[205]. С этой же целью в путешествие отправился виконт Суэмацу Кэнтё (1855–1920), а в мае 1905 года Великобританию и Германию посетили наследный принц Японии с супругой. Японское правительство определенно стремилось предотвратить повторение событий 1895 года, когда Россия, Франция и Германия выступили против Симоносекского мирного договора, из-за чего Япония лишилась всех своих новых завоеваний [Nish 20056: 14–15]. Однако казалось, что вероятные требования победившего правительства в Токио беспокоили именно Рузвельта[206]. Японцам были нужны контрибуции, чтобы покрыть ими военные затраты без ослабления своей экономики на несколько лет, и президенту США не удавалось изменить это условие в течение июня и июля, несмотря на то что он пытался убедить как Россию, так и Японию в необходимости выработать более подходящее решение [Trani 1969: 82–95].

В июле правительство в Токио наконец сформулировало требования:

1) полный контроль над Кореей;

2) отвод российских войск из Маньчжурии;

3) передача Японии Ляодунского полуострова;

4) передача Японии железной дороги южнее Харбина;

5) уплата Россией контрибуций;

6) передача Японии российских судов, находящихся в нейтральных водах;

7) передача Японии Сахалина;

8) предоставление Японии права рыболовства в российских военных водах;

9) ограничение российских морских сил на Дальнем Востоке;

10) Владивосток в будущем будет лишь торговым портом [Trani 1969: 95].

Казалось, что переговоры станут очередной битвой в этой войне. Хотя Япония имела полное право пожинать плоды победы, международная политика со времени начала войны изменилась, и Япония потерпит свое первое и единственное поражение за столом переговоров в Портсмуте.

Но японские делегаты еще об этом не знали. Американский железнодорожный магнат Джеймс Дж. Хилл (1838–1916) организовал поездку до западного побережья США в Миннесоту на одном из лайнеров «The Great Northern Steamship Company», а затем железной дорогой до восточного побережья, и когда Комура 19 июля 1905 года прибыл в Сиэтл, его приветствовало более тысячи человек, а мэр сопровождал его в прогулке по городу[207]. Ситуация, описанная Трани, кажется парадоксальной, потому что «американцы отказывались жить рядом с японцами, но надеялись, что Комура одержит победу на конференции» [Trani 1969: 99].

Когда начались переговоры, русская армия в Маньчжурии была сбита с толку и деморализована[208], но царь отказывался это признавать.