они и к трем часам дня. И только в пять дозорный на вышке сообщил, что едет телега.

Расконвоированные зэки, знавшие Ларису, тут же собрались у ворот. Вера увидела въехавшую во двор колымагу из окна библиотеки и побежала встречать Польку с Паздеевым. Издалека она заметила, как заключенные обступили телегу, и она не могла рассмотреть ни Польку, ни Паздеева. На крыльцо вышел Ларионов и, радостно улыбаясь, поправлял фуражку.

Вера подбежала к нему.

– Вы подойдете? – спросила она, щурясь от света садящегося солнца.

Ларионов спустился к Вере с крыльца, и они направились к столпотворению.

– Что там происходит? – прошептала Вера, заметив уже с более близкого расстояния, что заключенные молчали.

Завидев Ларионова и Веру, заключенные стали расступаться. Полька плакала на плече Федосьи и, заметив Веру, бросилась в ее объятия.

– Поля, что ты?! – воскликнула Вера. – Ребенок?!

Паздеев молчал и держал лошадь под уздцы. Ларионов медленно прошел к телеге и увидел на дне его крошечный кулек.

– Нет больше Ларисы! Нет… – застонала Полька.

– Да что ты говоришь?! – не могла понять Вера, прижимая Польку к груди.

Инесса Павловна подошла к Ларионову, всматривающемуся в кулек, и тихо произнесла:

– Лариса умерла. Это ее сын.

– Григорий Александрович, – обратился к Ларионову бледный и осунувшийся на глазах Паздеев. – Лариса умерла в родах. Доктор Пруст отправил малыша в лагерь. Там его кормить некому. И вообще он сказал, что вы решите, что делать, но…

Ларионов остановил его жестом и стал раскрывать куль с ребенком. Малыш спал. В тряпках он увидел маленького самодельного ежика. Ларионов смотрел на спящего младенца, и лицо его было сурово и строго, как всегда в критические моменты жизни. Он все смотрел сквозь слезы на этого тряпичного ежика, еле сдерживая рыдания, рвущиеся из горла.

– Федосья, отнеси ребенка в мою избу. Полька и Паздеев, ко мне. Вера, идем. Федосья, скажи Вальке, пусть какую-нибудь мамку приведет. Надо осмотреть малыша, – наконец сказал он.

Через несколько минут все уже было выполнено, и в избе Ларионова собрались люди. Мамка осмотрела ребенка и сказала, что он в совершенной норме. Она немного покормила младенца. Ларионов отдал распоряжения, и в кабинете с ним, кроме Веры, остались лишь Полька и Паздеев. Полька не плакала. Они с Денисом находились в оцепенении, и Паздеев только ласково смотрел на нее.

Ларионов был мрачен.

– Как такое могло стрястись?! – словно спрашивая себя, пробормотал он отчаянно и высморкался в платок.

Смириться с этой странной мыслью, что Лариса умерла, было сейчас невозможно. Ларионов чувствовал так же, когда смотрел на мертвое лицо Варвары-бригадирши на плацу. Было немыслимо вместить в сердце эти утраты. Ларионову хотелось отмотать время назад, чтобы что-то сделать, и невозможность этого порождала в нем яростное чувство. Люди часто уверены в том, что при возможности отмотать время назад все было бы по-другому. Прошлое, как рассмотрение события в отрыве от всей массы обстоятельств, частью которых является сущность каждого участника события и само событие, – удел большинства. И даже Ларионов, с его способностью оценивать все критически, под давлением горьких чувств хотел найти виноватых в смерти Ларисы.

– Зачем я отправил вас – двух дураков?! – воскликнул он, сожалея тут же о своей собственной глупости упрекать этих людей в случившемся.

Полька тихо лила слезы, а Паздеев с состраданием смотрел на мечущегося по комнате майора.

– Лариса сказала, что чувствует страх, – начал Паздеев, устремляя взгляд вдаль, словно со стороны теперь глядя на все. – Полина старалась ее подбодрить, но в какой-то момент лицо Ларисы стало очень бледное, немое. Она вдруг призналась, что страдает от невыносимой боли в спине, и попросила остановиться. Мы предлагали быстрее доехать до больницы, но Лариса настояла, что ехать дальше нельзя.

– Кровянистая жидкость проступила на ее юбке, но Лариса не стонала и не кричала. Она была очень спокойна… Я испугалась этого покоя, – прошептала Полька.

Паздеев и Ларионов оба сосредоточенно смотрели на Польку. Паздеев сказал, что Лариса приказала снять ее с телеги. Она была очень бледна и напряжена.

– Не надо спешить, поздно, – промолвила она. – Роды начались. Все как-то быстро…

– Мы отнесли Ларису под дерево на мох. Она долго старалась найти удобное положение, но боли, видимо, были так сильны, что она застыла в странной позе, оперевшись спиной о дерево, – продолжал Паздеев. – Я предложил поехать за Прустом, пока Полина побудет рядом, но Лариса отказалась. Она сказала: «Не оставляй Полю. Это будет ей не под силу одной. Помоги ей, я чувствую, что так лучше». Да, в лице Ларисы появились странные обреченность и безволие, которые я понимаю лишь сейчас. Она выехала из лагеря веселая, но через некоторое время совершенно переменилась. Даже черты ее как-то изменились. Я однажды видел роды в деревне, невольно оказался свидетелем. Женщина та очень стонала и кричала, ругала мужа, даже проклинала. Повитуха помогала ей… Но Лариса словно замкнулась. Она лишь сжимала губы, словно боясь издать лишний звук.

– Да кричи, миленькая, кричи! – умоляла Полька. – Что же делать нам, ты скажи?!

– Ребенок, видимо, умрет, – прошептала Лариса.

– Ни за что! – воскликнула Полька. – Ты только верь! Только верь! Ты сможешь.

– Проходило время, а потуг все не было, – продолжал снова Паздеев. – Лариса стала тихо стонать и вдруг заплакала. Она звала мужа, потом маму…

Ларионов то вскакивал, то опять садился на свое место.

– А потом Лариса вдруг стала тужиться, сильно, часто, словно что-то сдвинулось в ее душе. Она теперь уже кричала и все плакала. А кровь потекла очень алая, как из раны. – Паздеев вытер проступившие на лбу капли холодного пота.

– Лариса, – Полька взяла ее за лицо, – Лариса, надо ехать в Сухой овраг. Кровь льет.

Лариса хотела что-то сказать, но вдруг руки ее потянулись вниз. Полька поняла, что пошел ребенок. Уже показалась его макушка.

– Денис, что же делать?! – воскликнула Полька.

Паздеев сел вплотную к Ларисе и просил ее тужиться. Когда головка почти вышла, Паздеев аккуратно подцепил ее и как-то неожиданно ловко вытащил малыша. За малышом вышла и плацента матери с ужасающим потоком крови. Паздеев положил малыша на грудь Ларисе, помчавшись к телеге за вещами и флягой с водой. Лариса трясущимися ладонями коснулась мокрой головки ребенка, и губы ее дрожали в попытке что-то сказать. Ребенок вдруг закряхтел и стал издавать странные звуки, похожие на лай собаки. Это не был пронзительный крик или плач. Ребенок словно кашлял. Но зашевелил носом и губами, причудливо морщась.

Полька нежно укутала малыша.

– Мальчик у нас, – радостно пролепетала Полька. – Сын у тебя, Лариса! Сын.

Лариса слабо улыбнулась.

– Надо ехать! – решительно и торопливо сказал