ее, зная, что хуже делаешь, что потом будешь за краткий порыв, одиннадцать минут страсти расплачиваться годами воспоминаний и ломаться внутренне, снова.

- Да короче, - Никита оборачивается, садится за стол напротив меня. - Не перевоспитать ее уже. Упертая. Как дети, - он улыбается.

- Любишь ее?

- У нас в последнее время не все гладко, - ножом он размазывает по тосту плавленный сыр. - Но да. Люблю. Она прелесть. Ей бы красный цветок в волосы. На цыганку будет похожа, юную, которая против устаревших традиций табора прет. Сериал такой был старый, бабушка моя смотрела.

- Не на цыганку, - машинально поправляю. - У нее мать арабка.

Никита в удивлении вскидывает брови.

Смотрим друг на друга в упор, не мигая, мирно жужит холодильник, кухню заливает солнечный свет, а я чувствую себя как на дуэли, словно мы вот-вот перестреляемся, чтобы заявить права на ее сердце.

Кажется, у него в кабинете есть ружья.

- Цвет кожи, волос, разрез глаз, - перечисляю и отставляю в сторону чашку с недопитым кофе.

На ум идет легендарный роман о любви и мести, в котором герой из простого марсельского рыбака превратился в сказочного богача, добрая сказка. В той истории граф ничего не ел и не пил в доме, которому собирается принести зло, в доме врагов.

А Никита никогда не станет мне другом, бессмысленно самому себе врать, он враг мой, с ним моя любимая женщина, и зло я ему уже принес, полчаса назад.

- А про мать Иры откуда знаешь? - Никита с хрустом откусывает тост. - Она нас не знакомит, вообще, о ней не говорит.

- Олеся что-то рассказывала, - поднимаюсь из-за стола. Поправляю наручные часы. - Ладно, поеду я.

- А Олеся? - спрашивает он с набитым ртом.

Олеся.

Моя невеста.

Две недели до свадьбы.

Я не понимаю, что делаю.

- Она злоупотребила вчера, - прислушиваюсь к звукам в коридоре. - Спать до обеда будет. Скажи, что у меня встреча. Буду ждать ее дома.

- Ты давай не пропадай, - он тянет руку через стол, - и уже для мальчишника пора все бронировать. Куда хочешь?

- Не думал пока,  - кратко отвечаю, смотрю на его руку. С заминкой протягиваю в ответ свою. - На телефоне, Ник.

- Давай, Илюх, - он отхлебывает кофе. - Дорогу найдешь, дверь просто захлопни.

Просто захлопну.

Выхожу в коридор, оттуда в холл. Подхватываю с дивана пиджак, стою перед зеркалом. В очередной раз убеждаюсь, что мои насмешки над судьбой и обвинениями ее отца, его убежденностью, что я миропорядок вещей нарушаю, присвоив себе его дочь - это нихрена не смешно.

Он пророчил нам трагедию, она случилась.

Но любить я из-за этого меньше не перестал, мою чувство изменилось, дьявольски развратилось, оно перородилось, и заново выросло, во что-то страшно-огромное, беспощадное, по-зверски, по-черному требовательное, вечное.

- Привет, - в нескольких шагах от меня звучит ее голос.

Медленно, словно галюцинацию спугнуть боюсь, поворачиваю голову.

Она стоит рядом, черные волосы после душа влажно блестят, она кутается в свитер с высоким воротником, словно в такую жару ее пробирает холод.

- Привет.

Я соскучился, хочу за руку взять и увести отсюда, мне наплевать, что еще с нами случится, я ради нее стены ломать буду, головой пробивать потолки, заберу с собой в лес или в горы, и мы станем отшельниками, будем жить на отшибе в заброшенном домике, смотреть на звезды с высоты Эвереста, падать в пенные волны где-нибудь на краю штатов.

Мы никому не помешаем, я ничего больше от жизни не требую, ее лишь.

- Нельзя вечно винить меня в смерти твоего отца, Ира, - приближаюсь к ней. - С нами много чего случилось. Но нужно смириться. И двигаться дальше.

Она смотрит внимательно, взгляд ясный, блестящий, моя черная смородина, вижу свое отражение, жду ее слов.

- Мы уже двигаемся, - говорит она, наконец. Тянет руку, касается моего пиджака.

Еще пару секунд смотрит мне в глаза.

И за моей спиной щелкает замок.

- Выгоняешь? - усмехаюсь.

- Я замужем, Илья. Ты через две недели женишься.

- Твой муж...

- Я ему все скажу.

Ее голос чистый, уверенностью льется, она шире распахивает дверь и отступает на шаг.

- Счастливой семейной жизни, Илья.

Там, за спиной, улица, я порог перешагну - и все точно кончится, я не могу сделать этого, но я должен, последнее желание смертника - в парке на рассвете, я ей обещал, я ей шептал, чтобы она представила, что я умер.

И вот она представила.

И если ей так легче.

- Счастливой семейной жизни, Ира, - поправляю пиджак.

Шагаю на крыльцо.

И просто хлопаю дверью.