Все-таки Дима Шевцов, при всех своих недостатках, не был стопроцентным военным. Вместо того, чтобы налиться красной краской до состояния помидора, и лопнуть, он заржал как лошадь, и с хохотом, смахивая слезы с ресниц, выгнал меня из своего кабинета.

Буквально через несколько дней, во время очередного обхода территории, я получил устную весточку от «беглецов». Ее принес мне Трафимов.

— Они все хорошо устроились, — сказал он, — их местные к себе разобрали.

— И что же они там делают? — удивился я. — Не за здорово живешь же их там кормят?

— И за здорово живешь тоже, — весомо заметил Трафимов, умолчав, правда, что же делают те, кто не «за здорово» живешь.

Я засмеялся, представив себе эту сумасшедшую ситуацию. Местные разобрали наших бойцов, как сирот из детского дома, кормят их, поят, может, и одевают. Сказки читают. Вообще-то, я, грешным делом, подозревал, что они живут в канализации, как бомжи. Ошибся! Грубо ошибся!

Ладно, все это лирика.

— Ну и что они от меня хотят? — наконец, перешел я к главному.

Трафимов усмехнулся. (Или мне показалось?).

— Они просили вас сообщить им, когда будет новый набор в Чечню. Тогда они придут на отправку. А так просят не искать.

Я охнул от изумления.

— А почему именно ко мне?

Ответ меня нельзя сказать, чтобы обрадовал, но приятно стало.

— Они говорят, что вы единственный, кто к ним относится по-человечески. Вы не настоящий офицер. На вас можно надеяться.

Я переваривал полученную информацию. Доложить по инстанции? А зачем? Сделать так, чтобы их нашли? А оно мне надо? Ради кого я должен стараться? Бойцы не дезертировали, они рвутся на войну, они просто не хотят быть быдлом для местных аборигенов.

— Ладно, — ответил я Трафимову, — если будет отправка, я передам. Только надо как-то намекнуть Шевцову, что у него еще есть людские резервы для отправки на фронт, а то он будет думать, что они просто смылись, и рассчитывать на них нечего.

Трафимов кивнул.

В эту ночь мне как-то было особенно хреново. Знобило, болела голова, и вообще, никаких сил бродить по углам и закоулкам нашего военного городка у меня уже не осталось. Поэтому, на свой страх и риск, я, в половине пятого утра, отпустил свой наряд в казарму, и сам отправился к себе на квартиру.

Пришлось разбудить бойца на КПП, тот спросонья открыл мне дверь, и опять побрел досыпать. Я же пришел домой, вскипятил чайник, выпил чаю, аспирину, поел меда, привезенного еще из дома, и нырнул под одеяло.

Все-таки простудился, блин!

В этот момент в мое окно яростно заколотили. Так, как правило, стучали посыльные, чтобы сообщить мне обычную гадкую новость — меня вызывают в часть.

На это раз я даже не дернулся. Насколько мне подсказывал мой небольшой, но заработанный путем ошибок трудных, опыт, лучше затаиться, и молчать. Ему надоест, и боец уберется.

Однако этот «фрукт» оказался очень упорным. Он колотил громко и долго, и, в конце концов, разбудил мою глуховатую хозяйку. Она пошла к двери. Увидев меня в постели, Полина Яковлевна удивленно подняла брови, но я успел приставить палец к губам. Хозяйка понимающе кивнула, и вышла в коридор. Вскоре стук стих. Я услышал скрип захлопывающейся калитки. Убрался-таки, слава Богу!

Вот так я не попал под Хасавюрт в первый раз. Как потом выяснилось, меня пытались вызвать не для того, чтобы в очередной раз озадачить какой-нибудь глупостью, а для того, чтобы отправить в действующую армию.

Вместо меня поехал Садыков.

Ага, так я и думал, что вся эта оперетта под названием «осадное положение» закончится хреново. Тут так: или действительно осадное положение, патрули, пароли и документы, сопровождаемые расстрелом на месте всех подозрительных, или вообще ничего не надо затевать и людей смешить.

В первом городке ночью увели РПК. И это в первом городке! Где находится все командование нашей бригады, где порядок и дисциплина, где все образцово — показательно… А вот пулемет увели. Не знаю, что и как, но что-то мне подсказывает, что без местных не обошлось. Даже как-то странно, что наш «проходной двор» чаша сия миновала.

Ну да ладно. Пусть у начальства голова болит. Я человек маленький — мне о себе надо думать. Никто больше обо мне не подумает.

Впрочем, что это я о грустном? Произошли два ну просто замечательных события.

Во-первых, вернулся из запоя Ахмед. Серый, тихий и очень уставший. Но, по крайней мере, теперь всеми хозяйственными вопросами батареи занимается он. Я так и не смог получить двадцать шесть пар сапог из ремонта. А он — смог. И сделал это очень быстро. Вот что значат связи и опыт!

А во-вторых, появился Логман Байрамов. Где он был, я так и не понял. Я спрашивал у него об этом прямо, в лоб, но он что-то промычал неопределенное, и все. Я так понял, что ничего говорить он мне не собирается.

Ну и ладно.

Шевцов сказал, что теперь Логман будет ходить в патруль со мной на пару. То есть ночь я, ночь — он.

Я так обрадовался, что первый раз за много дней смогу переночевать дома, что даже не понял намека начальника штаба на то, что казарменное положение никто не отменял…

И только я стащил с себя надоевшее мне до смерти хэбэ, как в окно снова яростно застучали.

«Скоро, блин, беруши придется покупать», — подумал я со злостью.

Если бы я был уже в кровати, я бы не встал. Послал все к черту, закрыл голову подушкой, и спокойно ждал, пока этот фрукт уберется.

Но я был почти одет, кроме того, мне не давал покоя случай с Садыковым — ведь ехать-то под Хасавюрт должен был я, а не он! Поэтому я как был, так и вышел в коридор, и открыл дверь. Там стоял Карабут.

— Ну чего, сержант? — спросил я. — Чем ты меня обрадуешь? Что ты так в окно лупишь? Ты же его разбить можешь!

— Товарищ лейтенант! Вас начальник штаба вызывает по важному делу.

Я вздохнул.

— Ладно, Карабут, иди скажи Шевцову, что я сейчас буду.

Я с тоской посмотрел на телевизор, снова оделся и поплелся в часть.

— Ты куда ушел?! — завопил Шевцов. — Я же тебе ясно сказал, что казарменное положение не отменяется! Ни для кого! Особенно для тебя.

— Почему особенно для меня? — удивился я.

— Молод еще. И звание маленькое.

С логикой и чинопочитанием у начальника штаба было все в порядке. Меня бесило другое.

— И что я тут должен делать? Патрулирует же Логман!

— А ты должен в казарме находиться. Контролировать личный состав. А то он у тебя на глазах разбегается.

— А я уже говорил тебе — почему. И в казарме у нас почти никого нет. Кухонный наряд придет за полночь, и спать лягут.