Слово «навсегда» звучало еще не раз. Владимир Путин хотел еще раз (и два, и три) сказать, что в истории с Крымом никогда уже и ничего не изменится (тем более что теперь это наша Храмовая гора) и пора бы всем свыкнуться с этим и уже отменить, что ли, эти бессмысленные санкции.

Но слишком много людей, кроме него, видят в этом смысл.

* * *

От крымчанина Виктора Оганесяна поступило предложение красной строкой вписать Крым в новый единый учебник истории:

— Мы все сделаем, все, как говорится, разрулим… Я знаю десятки учебников истории и мягко скажу: не все они удачны… Но хорошо, что вы не учились по украинским учебникам истории — их просто в руки нельзя брать… В них выкидывалось определение Великой Отечественной войны, а была только Вторая мировая… О подвиге Севастополя — полстрочки… А теперь на примере Крыма и Севастополя патриотическое воспитание российской молодежи можно поднять на очень высокий уровень.

Спорить было бы странно. Тем более что Владимир Путин вдруг сказал:

— У меня перед войной в 38-м году отец служил в подводном флоте Севастополя… Фотографии оттуда всю свою жизнь хранил.

И это тоже хоть что-то, да объясняет.

И не так уж мало.

* * *

Владимир Путин прошел Красную площадь в первом ряду «Бессмертного полка», вернее, немного отступив и оказавшись не в первом, но и не во втором. И фотографию отца он держал как-то странно: не на вытянутой в небо руке, чтоб видели все, а на уровне своего лица, немного справа. Как будто его отец шел рядом с ним. Президент еле заметно улыбался, и это тоже было странно: у меня, например, не было такого настроения в этот момент, чтобы хотелось улыбаться. Но он улыбался.

* * *

Самая последняя фраза российского президента на встрече с финским оказалась жизнеутверждающей:

— Все это… история с санкциями… пройдет!

Финский президент, по-моему, не поверил. Ведь он за них регулярно голосует.

* * *

Прогулка по Херсонесу с президентом Путиным изрядно утомила Сильвио Берлускони, и он явно начал терять интерес к происходящему. Владимир Путин вдруг, заметив, наверное, что Херсонес все-таки выпил из его друга весь жизненный сок, положил ему руки на плечи и произнес то, что, судя по его виду, давно собирался, но не решался, что ли, или откладывал на потом.

И вот «потом» наступило:

— Сильвио, вот вы натворили дел в Ливии. Ты был готов за это заплатить.

Господин Берлускони осторожно кивнул. Ему предстояло понять, к чему клонил российский президент.

— Так вот, здесь итальянские войска стояли триста лет. Ты нам должен!

То есть он как мог встряхнул господина Берлускони.

И тот встряхнулся:

— Да, но это были не итальянцы! Это были римляне.

Кто-кто, а Сильвио Берлускони что-что, а личную или, вернее, лишнюю ответственность умел с себя снимать.

Но и на этом Владимир Путин не успокоился. Проходя мимо одного из сопровождавших его, он вдруг снова встрепенулся:

— Нет, ну он же нам должен!

— Логично! — ответили ему.

Заинтересованных в возвращении долга здесь с каждой секундой становилось все больше.

* * *

Владимир Путин поздоровался со спортсменом-колясочником, возле которого ему пришлось задержаться. Дело в том, что тот вдруг сказал:

— Я хочу презентовать вам книгу моего друга, кандидата юридических наук Петина Игоря Анатольевича!

И он презентовал, причем ударно.

— Мой друг в этой книге развивает новые идеи в сфере уголовно-правового регулирования! — в волнении выкрикнул спортсмен, а окружающие отчего-то громко расхохотались. — Но те веяния, которые описаны, компетентные органы не хотят учитывать! Считают, что эти веяния могут быть использованы только через 200–500 лет!

— Ну, это недолго, — попробовал утешить его Владимир Путин, который, кажется, предполагает, что ему гарантировано место в вечности и значит, можно бросаться столетием туда, столетием сюда.

* * *

Владимир Путин с самого начала осматривал только что открывшийся Ельцин-центр в Екатеринбурге молча. Он обошел все залы, но не задал ни одного вопроса.

В комнате, где на стене отрывной календарь с датой «19 августа 1991 года», Владимир Путин взял трубку зазвонившего телефона, откуда доносился плачущий женский голос: «Что происходит?… Я ничего не понимаю… Ты только не волнуйся!.. Надо быть вместе!.. Надо идти!..» Он долго слушал тот же женский голос и снова ничего не говорил…

Дольше всего Владимир Путин простоял в комнате со 128 гильзами (по числу погибших в октябре 1993 года). И снова молчал.

Неподвижным осталось лицо Владимира Путина и тогда, когда он смотрел на мерцающий график падения цен на нефть в 1996 году, и я видел, что взгляд его остановился у цифры «9,8…».

Потом, внизу, я рассказывал одному из гостей про это молчание президента.

— Да он просто на себя все это примерял, — пожал тот плечами. — У него такой же центр когда-нибудь будет. Любой бы молчал на его месте…

* * *

Президент Курчатовского института Михаил Ковальчук, говоря о перспективах развития науки в России на заседании Совета по науке и образованию, призывал управлять «теченьем мысли», цитируя слова Пастернака о Ленине:

— …«Он управлял теченьем мысли и только потому — страной». И у нас вопрос заключается в том, что мы должны найти организации, которые должны управлять течением мысли в конкретных направлениях!

Под конец своего выступления на совете господин Путин ответил господину Ковальчуку:

— Михаил Валентинович, управлять течением мысли — это правильно. Важно только, чтобы эта мысль привела к нужному результату, а не как у Владимира Ильича. А так сама по себе идея правильная. В конечном итоге эта мысль привела к развалу Советского Союза, вот к чему. Там много было мыслей таких: автономизация и так далее… Заложили атомную бомбу под здание, которое называется Россией, она и рванула потом! И мировая революция нам не нужна была… — после паузы, тихо, явно сейчас размышляя вслух, на ходу и уже не в силах удержаться, произнес Владимир Путин. — Вот такая мысль там — надо подумать еще, какая мысль…

Через несколько дней в Ставрополе он развил свою мысль.

— Что касается небольшой дискуссии на Совете по науке и образованию, — то ли вздохнул, то ли набрал в легкие воздуха для развернутого ответа господин Путин, — я был членом Коммунистической партии, и не просто был, а почти 20 лет проработал в органах государственной безопасности, наследнике ЧК, которую называли вооруженным отрядом партии…

Он говорил, что не был партийным функционером, но в отличие от многих функционеров не сжигал партбилет и что КПСС развалилась, а билет этот «был и до сих пор лежит…». Признавался, что ему нравятся коммунистические идеи и что Кодекс строителя коммунизма — это «выдержки из Библии» (впрочем, Библия все-таки пошире. — А. К.)… Напоминал, что советская власть началась с расстрела царской семьи…