Сара всегда жалела рысаков и иноходцев. С красивыми ногами и кроткими глазами, их привозили на двор, кормили до отказа, безжалостно гоняли, пока они не снашивали ноги или пока Саль не терял к ним интереса, а потом исчезали. Папá не одобрял того, что их заставляли носиться по дорогам туда-обратно, наказывали, если они пугались или не слушались. Когда Саль срывался и хлестал лошадь, люди молча переглядывались. Но никто ничего не говорил. Не такой он был человек, чтобы ему перечить.

Сара вошла в стойло, и Бо тихонько заржал, вытянул голову в ожидании угощения. Она протянула ему мятный леденец, вдохнула его сладковатый запах, позволила обнюхать карманы в поисках других гостинцев. Потом сменила воду и соломенную подстилку.

Несмотря на помощь Ковбоя Джона, ухаживать за Бо становилось все труднее. Семейство Хьюит, в чьем безупречном доме никогда не держали даже золотой рыбки, страшно огорчалось, когда она не приходила домой в назначенный час. Сара не могла объяснить свое отсутствие (такие предлоги, как опоздание на автобус, оставление после уроков и срочное посещение дедушки, быстро истощились, и в них уже не верили), и ее ждала очередная лекция о том, как для них важно, чтобы они всегда знали, где она находится, об опасностях, которые ее поджидают, когда она часами пропадает неизвестно где. После этого она, если подозревала, что они действительно следят за ней, на следующий день прогуливала школу. В школе пока не замечали ее прогулов, но она знала, что это только до поры до времени. А какой у нее еще был выбор? Иногда она могла выбраться в конюшню, только чтобы покормить коня.

На длинном поводе Сара вывела Бо из стойла и направилась по Спеапенни-лейн, держась у края тротуара, подальше от проезжающих автомобилей. Она тихонько успокаивала коня, когда его случайно бросало в сторону от избытка энергии или он упирался у дорожного знака. Ничего удивительного – он любил работать. Ему была нужна не только физическая нагрузка, но и интеллектуальная тоже.

– Слишком умен на свою голову, – говорил Ковбой Джон, когда Бо в очередной раз отомкнул верхнюю защелку на двери стойла.

– Слишком умен для тебя, – бывало, отвечал Папá. – Сколько мозгов ему нужно, чтобы попасть на самый верх?

Сара стояла посреди улицы, тихой в сгущающихся сумерках, и пыталась забыть, каким слабым выглядел Папá сегодня. Каково это – ощущать, что стальной стержень внутри тебя исчез и ты стал слабым и зависимым? Глядя на него, трудно было поверить, что он сможет вернуться в их квартиру, к их прежней жизни. Но верить в это было надо.

Сара прошлась с Бо вниз и вверх по улице еще раз, прося прощения, что у нее нет больше времени. Словно он мог понять. Он тряс головой, дергал ушами, ускорял шаг, показывая, что готов идти быстрее, дальше. Когда она повернула назад к воротам, он опустил голову, разочарованный, и она испытала укор совести. Мальтиец Саль с товарищами был в дальнем углу дворика. Они курили и разговаривали. Открывая ворота, она увидела Ральфа. Он боготворил Саля и краснел от удовольствия, если тот бросал ему сигарету.

Когда она открыла кладовку, где хранила корм, у нее упало сердце. Оставалось четыре охапки сена – меньше стога. Она была так занята всю неделю, что забыла заказать у Ковбоя Джона еще сена. Его кладовая была заперта на замок.

Сара порылась в карманах в поисках мелочи, на которую можно было бы купить немного сена у Ральфа. Нашла сорок шесть пенсов и проездной на автобус.

Сзади послышался какой-то звук: Саль открыл свою кладовку. Он что-то насвистывал. Через дверной проем она видела аккуратные скирды и мешки с дорогим кормом для лошадей. Она никогда не видела столько фуража в одном месте. Он резко обернулся, и ей стало стыдно, что она подсматривает.

Он бросил взгляд на ее кладовку:

– Маловато, да?

Она ничего не ответила и стала открывать сетку для сена.

Он чмокнул:

– Похоже, буфет опустел.

– Все в порядке.

Мальтиец Саль прикрыл дверь и подошел ближе. Его рубашка была безупречна, словно он не подходил близко к лошади. Улыбнулся, сверкнув золотым зубом:

– У тебя достаточно сена?

Она встретилась с ним взглядом и отвела глаза:

– Джон обещал одолжить мне немного.

– Джону надо уладить кое-какие дела. Его не будет до завтра. У тебя проблемы?

– Мне хватит.

Она начала сгребать остатки сена. Выпрямилась и хотела пройти, но он стоял на пути, не то чтобы загораживал дорогу, но пройти мимо, не попросив его подвинуться, она не могла.

– У тебя хорошая лошадь.

– Знаю.

– Такую лошадь нельзя кормить, сгребая остатки с пола.

– Завтра все будет нормально.

Он вынул изо рта сигарету и вытащил соломинку из охапки, которую она несла, поджег ее горящей сигаретой, наблюдая, как она вспыхнула и сгорела дотла.

– Годится только на растопку. Дед все еще болеет, да?

Сара кивнула. Над головой прогрохотал поезд, но она не отводила от Мальтийца глаз.

– Не хочу, чтобы ты кормила свою лошадь этим дерьмом. Брось.

Он снова засунул в рот сигарету, зашел в свою кладовую и вынес скирду сена. Оно было еще зеленым и источало сладкий луговой аромат. Он легко занес его в ее кладовку, раскачивая на бечевке, и положил в угол. Она стояла, прижавшись к стене, а он тем временем принес вторую. Подцепил большой мешок наилучшего корма для лошадей и, ворча, перебросил его через пролет двери:

– Ну вот. Пока хватит.

– Не надо, – прошептала она. – У меня нет денег.

Казалось, он видит ее насквозь.

– Заплатишь, когда появятся деньги. Договорились? Если я стану хозяином, не хочу, чтобы такая хорошая лошадь голодала. – Он пнул старую охапку. – А это выкинь в жаровню.

– Но…

– От Джона ты ведь принимаешь помощь? – Он пристально посмотрел на нее, и она нехотя кивнула. – Прими от меня. Ну, мне пора. – Он с важным видом вышел на двор.

Сара смотрела, как он присоединился к компании, потом нагнулась, чтобы вдохнуть запах нового сена. Оно было лучшего качества, чем то, к которому она привыкла. Если бы Папá был здесь, он не позволил бы ей принять дар. Но в этом-то и заключалась проблема.

Она взглянула на часы и вздрогнула. Через четырнадцать минут она должна быть у Хьюитов. А добираться на автобусе – пятьдесят пять минут с пересадкой. Она разрезала бечевку, взяла большую охапку и побежала туда, где ее ждала лошадь.

Тишина лондонского дома поразила Наташу. Она ощутила ее остроту, закрыв за собой дверь. Тишина, повисшая над лондонской улицей и прокравшаяся в прихожую, делала дом даже тише, чем коттедж в деревне. Возможно, это было оттого, что в доме мог находиться кто-то еще.

Наташа перешагнула через вездесущие теперь футляры фотоаппаратов и прошла в гостиную. Вздохнула, увидев фотопрожекторы в углу, и проверила автоответчик. Неподвижный красный огонек означал, что сообщений нет.