Если честно, меня так злит, что я не могу видеть ее, когда хочу, прикасаться к ней как хочу и просто наслаждаться ею. Неприятный голосок в голове издевается надо мной и напоминает, что, если кто-нибудь из ее семьи увидит нас вместе, я сяду на пять лет в тюрьму. От этого становится совсем тошно. Она вроде бы так близко ко мне, но все равно слишком далеко от меня. И так было всегда. «Ты здесь, чтобы помочь ей вспомнить», – мысленно напоминаю я себе. Не для того, чтобы жить с ней долго и счастливо. К сожалению, нет.

Адель нежно гладит меня по щеке:

– Если я не помню тебя, это не значит, что я не чувствую, – говорит она тихим нежным голосом, и мне становится интересно: неужели все эмоции так явно отражаются у меня на лице? Она проводит рукой по щетине. Поглаживание холодных пальцев действует успокаивающе, я ловлю ее ледяную кисть и заглядываю в темные глаза.

– Что же ты чувствуешь?

– Это секрет, – хитро улыбнувшись, отвечает она и мягко добавляет: – Все будет хорошо.

В тоне ее голоса столько тепла. Адель целует меня на прощание и уходит в сторону выхода. А я думаю, насколько же она удивительная и насколько добрая. Девушка, которая потеряла память, не знает, кем она является, успокаивает меня и говорит мне, что все будет хорошо. И нет, это не пустые слова: когда твоя душа в полнейшем раздрае, когда жизнь летит к чертям, очень важно иметь человека, который скажет, что все будет хорошо. Человека, который будет смотреть на тебя теплым, ласковым взглядом и вселит в тебя надежду на хороший конец, хорошее начало или же на хорошую жизнь. Я смотрю ей вслед, за ней закрывается зеленая калитка, ее под руку подхватывает Марсель, дальше они исчезают из моего поля зрения.

Все будет хорошо, тихо повторяю я про себя. До конца в это не верю, но затыкаю скептика внутри и позволяю надежде пропустить эти слова через себя. Все будет хорошо. В конечном итоге все не может быть плохо бесконечно… ведь так?

* * *

Андре встречает меня удивленным взглядом:

– Что-то ты совсем рано, получил от ворот поворот?

Я усмехаюсь:

– Можно и так сказать.

До конца вечера мы работаем, не перекинувшись друг с другом ни словом. Лишь когда я закрываю клуб, замечаю, что Андре все еще никуда не ушел.

– У тебя вроде была назначена встреча или типа того?

– У меня было назначено любовное свидание, – хитро блеснув глазами, сообщает он, – я должен был сегодня накормить кое-кого в суши-баре, а потом отлично развлечься в постели.

Я закатываю глаза:

– Давай без подробностей. Тебя что, кинули?

– Ну почему же? Ты что, не любишь суши?

Я испускаю смешок:

– Терпеть не могу.

– Странно, я был уверен, что ты сжираешь их вместе с васаби и запиваешь бутылкой саке.

– Увы, Шерлок Холмс в тебе умер не родившись.

– Ладно, но все же мы могли мы заказать пиццу.

– Чувак, без обид. Но мне хватило твоей компании в течение дня. Вали уже…

Андре щелкает языком:

– Сегодня ночью я сплю тут. Кевин в курсе дела. Не только у тебя проблемы, засранец.

– И что же у тебя за проблемы? – тяжело вздохнув, спрашиваю я.

Андре небрежно пожимает плечами:

– Вернулся мамин хахаль, которого я год назад спустил с лестницы за то, что он избил ее. Честно говоря, я не особо уверен, что сегодня по дороге домой меня не пырнут ножом или чего хуже. Видишь ли, подыхать, как крыса, где-нибудь под забором мне совсем не хочется.

Я молча захожу в офис, беру свои чистые вещи и направляюсь в душ.

– Я сплю на раскладушке, ты можешь занять диван.

Андре хмыкает:

– Знаешь, я не ты. Так что можешь погладить меня по голове, постучать по спинке, вытереть мне сопли, ну что там еще делают, когда жалеют человека? Шепчут слова успокоения… о, как пример: заказывают пиццу! Причем, заметь, какой отличный пример! Я в отличие от тебя не злюсь, когда люди проявляют доброту, а тем более угощают двойным пепперони!

– А больше ты ничего не хочешь?

– Ну раз уж ты интересуешься, я бы не отказался от массажа ног. Ты как, владеешь тайской техникой? Впрочем, неважно, подойдет любой.

Он говорит это настолько серьезным и обыденным тоном, будто на самом деле интересуется у меня, могу ли я сделать ему массаж ног. Я не выдерживаю и начинаю в голос хохотать. Не помню, кажется, за последние три месяца я ни разу так не смеялся. Смех раскатывается по всей грудной клетке, выходит звонким, громким и безудержным. На глазах выступают слезы, воздуха начинает не хватать. Но, черт возьми, это так приятно. Это так потрясающе, что я чувствую, как напряжение потихонечку покидает меня, выплескивается наружу вместе с громким хохотом.

Андре подскакивает на месте и кричит:

– Я, мать твою, сделал это! Угрюмая задница Бодер умеет ржать! Ты абсолютно точно должен мне пиццу, тем более я видел, что Кевин оставил тебе сегодня конверт.

Андре начинает играть бровями и напевать песню Джеймса Брауна:

Я швыряю в него полотенцем:

– Заказывай две пепперони.

Я иду в душ – улыбка все еще играет на моем лице, а смешок срывается с губ: такого придурка я, конечно, давненько не встречал. Вода смывает с меня усталость, горячая, обволакивает все тело, согревая и унося с собой мои переживания. Пусть даже на пять минут. Но все равно после душа я чувствую себя заново родившимся. Я переодеваюсь и захожу в кабинет.

– Ну что, заказал пиццу?

– Да, будет через пятнадцать минут. Мы живем во времена, когда пицца приезжает быстрее полиции.

Андре сидит перед телевизором и смотрит новости. По TF1 показывают Жан-Поля де Флориана. Сукин сын с умным видом кивает ведущей, и его губы расплываются в ублюдской улыбке.

– Спасибо, я обязательно передам ей ваши слова поддержки. Вся моя семья очень ценит ту моральную помощь, которую подарили нам люди. Моя дочь чувствует себя с каждым днем все лучше и лучше. Супруга носится с ней, сын тоже решил прекратить обучение в Итоне, чтобы помочь ей и семье. Ведь самое главное – это быть с семьей, когда ты им действительно нужен. Все остальное неважно. Мы очень стараемся окружить Адель заботой и любовью. Это наш семейный долг и первая обязанность.

– Выключи на хрен этот ящик, – зло бросаю я.

Сам не замечаю, как напрягаю кулаки. Корочка на костяшках натягивается, отчего в руке больно стреляет. Нет необходимости просить Андре дважды, он тут же вырубает телевизор и с опаской посматривает в мою сторону.