– Та-ак… – вдруг протянул папа дрогнувшим голосом. – А этот как сюда попал? Где ты его срисовал?

– В доме у Шульца. Они говорили: это нужный человек из конторы. Который от них кормится. Они его Дедом Морозом называли.

Папа выхватил из кармана мобильник:

– Иван Трофимыч! Давайте команду Морозова задержать. Да, именно он.

Так и был вычислен «крот» в системе Министерства внутренних дел. «Вычистили», как сказал Алешка. И напомнил мне злорадно:

– Я ж говорил, Дим, у него морда, а не лицо.

– Поганая морда, – кивнул папа. – Предательская.

– Пап, – сурово сказал Алешка, когда мы подошли к машинам попрощаться, – ты там поскорее с бумагами разбирайся – людям надо деньги вернуть. Я ведь им обещал.

– А кто тебя просил?

Алешка помолчал, а потом гордо похвалился:

– Совесть!

– Надо же, – усмехнулся папа.

Тут в дверях автобуса возник Шульц:

– Эй, Холмс-младший, так какой ответ правильный? Кто вампир-то? Комар или пиявка? Или бизнесмен?

– Все четыре правильные, – сказал Алешка.

А Шульц окинул взглядом свой замок и вздохнул:

– Да, не обошел я Максима Галкина. Ни на прямой, ни на повороте.

Папа и Павлик забрались в машину, рядом с ними села и «подавальщица» Вера. Или Галя. А может, Надя.

– Да, – сказал Алешка, – всюду наши люди.

– Точно! – откуда ни возьмись возникла тетя Зина со своими красными щечками, но без попугая. – Мы тут! Пошли чай пить в гамаке. Под мышами.

А Лешка пошарил в кармане и отдал ей вишенки со шляпки.

– Это я в Кларкином гнезде выгреб.

Ну да, обормот Гоша обрывал и разбрасывал, а хозяйственная Клара подобрала.

А дальше лето пошло своим чередом. Почти без всяких приключений.

Впрочем, две мелочи все-таки случились.

Вот этот Гаврик, бывший опер, который чуть не добрался до нас, он все-таки сумел удрать. Его, конечно, объявили в розыск, но он долго не попадался. Пока не вернулся в наши края. Оказывается, он успел «отщипнуть кусочек пирога» у Шульца и у него был свой тайник в лабиринте. Он пробрался туда и выбрался оттуда. Злой, как голодный волк.

Надо сказать, что вот это деревенское поле досталось теперь хорошему фермеру, пеньковское стадо здорово возросло, и он решил в этом лабиринте устроить такое хранилище для силоса. Чтобы коровы не снижали надой молока даже зимой. И вот когда вычищали оттуда мусор, заначку обнаружили и сдали в полицию. Гаврик об этом, конечно, не знал. Тут-то мы ему и подвернулись, потому что частенько ходили проведать своих Акимычей. Иногда к нам заходил поболтать и бывший охранник Геныч. Это не был папин сотрудник. Геныч был внештатным помощником участкового Степаныча. Он много знал и много ему помогал. Ну и нам тоже. А вот его напарник Колян, которого устроили на стройку, не долго там тусовался – его наши люди быстренько убрали.

Но я отвлекся. Этот Гаврик как выскочил, как выпрыгнул, как набросился на нас. Он что-то орал от злости и вдруг выхватил пистолет. Мы не успели даже испугаться, как в то же мгновение что-то длинной змеей мелькнуло в воздухе и вокруг его руки обвился тоненький кончик кнута. Пистолет отлетел в сторону, дед Акимыч дернул кнут, и Гаврик со всего маху плюхнулся на землю. Тем же кнутом мы его и связали. И позвонили участковому Степанычу. Я забыл сказать, что все лето мы обходились без своих мобильников. У нас их отобрал капитан Павлик, чтобы, как он сказал, мы избегали соблазнов и не попытались связаться с папой. Потом он нам их вернул.

А в Москве Ирка Орлова разобиделась на меня за то, что ее любимый абонент был почти все лето «в настоящее время недоступен».

Степаныч приехал не один, с ним прибыл целый наряд полиции. Гаврика погрузили в машину, а аист Акимыч почему-то едва не тюкнул его вдогон своим длинным клювом.

– Умная птица, – сказал дед Акимыч. – И очень полезная. Детей в капусту ложит.

– Никто их туда не ложит, – вдруг сердито возразил Алешка. – Дети просто рождаются, и все!

Повзрослел, однако.

А вот как-то вечером, ближе к осени мы все сидели за столом, на котором шумел самовар. Тетя Зина пила чай из блюдечка и все больше становилась похожа на довольную купчиху с портрета в замке Шульца.

Алешка куда-то исчез. И вдруг открылась дверь и в наш фургон вошел маленький старичок с клюкой. Не то гномик, не то леший, не то домовой.

Мама ахнула, тетя Зина чуть не грохнулась в обморок. Алешка расхохотался густым басом, похожим на голос попугая Гоши.

Оказывается, к этой маске еще была положена такая штучка, которая, если держать ее за щекой, совершенно меняла голос.

В папином отделе есть такой кабинет – они называют его гримеркой, – где собраны всякая одежда, краски, парики. Почти как в театре или на киностудии. Даже почище. И каждый опер для выполнения секретного задания может преображаться в кого угодно. Папа так и говорит: каждый сыщик должен быть хорошим артистом. Вроде нашего Лешки.

Потом капитан Павлик, конечно, забрал у нас эту маску, но мы успели с ней здорово повеселиться. Да, кстати, слово свое он сдержал – подарил Алешке пистолет, который отобрали у Шульца. Потому что он оказался не совсем настоящий, пневматический. Впрочем, у этого Шульца все ненастоящее. И его замок, и его богатства, и он сам.

И еще раз, кстати, с этим пистолетом у нас приключилась одна история, очень забавная. Впрочем, об этом как-нибудь в другой раз.

Осень, однако, близилась, каникулы кончались. Настала пора собираться в Москву и собирать урожай.

Особых хлопот с ним не было. Мы с Алешкой так пропололи редиску, душистый горошек и обычный горох, что собирать ничего не пришлось.

Кроме картошки. Она у мамы сохранилась и удалась. Мама собрала ее целую кружку.

Тетя Зина сказала:

– Для Сережки маловато будет. Да ладно, подруга, сварим ему пельмени.

– И овсянку, – поспешил Алешка.

– Это за что же ты его так?

– За то, что переволновались, когда он нас бросил.

Мы, конечно, посмеялись. На душе у нас стало спокойно. Но я часто думал вот о чем. У нас-то в семье все обошлось. Папа нас не бросал. Конечно, было не очень весело, но ведь это для пользы дела и для нашей безопасности. А ведь такие неприятности случаются у людей на самом деле. Вот что обидно. Особенно детям…

Мы вернулись в Москву. Началась городская жизнь. И как-то вечером мы сидели с мамой на Алешкиной тахте и о чем-то болтали. Тут Алешка вспомнил, что наши удочки так и остались лежать за бетонной плитой. До следующей весны. А может, мы еще за ними съездим. На папиной машине.

– Мам, – спросил Алешка, – а когда папа придет? – И он взглянул на наши волшебные бумажные часы.