Аттила Надь засмеялся и снова стал похож на голодного волка.

— Сударыня станет героиней Эннса. — Он бросил на меня обжигающий взгляд. — Габор, жаль только, что уроки будешь давать ты. Может, передашь мне пари? Что ты за это хочешь?

Что? Уроки у этого чужака? Я тотчас вновь обрела голос и обратилась к генералу:

— Лошади такие большие, Ваше Превосходительство, и они меня не любят.

Генерал успокаивающе погладил мне руку.

— Чушь! Конечно же, они вас полюбят. Я привез три отличных экземпляра. Завтра вы выберите себе одну из них. И она вам обязательно понравится. И вы ей. Лошади вовсе не чудища, честное слово.

— Но я боюсь.

— Боитесь? Но не моей малышки Ады. Она вас полюбит, как сестра. Она приучена к дамскому седлу. Не лошадь, а картинка! Каштанового цвета. И маленькая.

— И самая добродушная в мире, — поспешно добавил Габор. — Ни разу никого не укусила и не лягнула. Дети крутятся вокруг нее, собаки. Она все терпит. И представьте себе — вчера одна кошка родила между ее подковами котенка. Вот такое доверие она вызывает к себе.

— Мою маленькую Аду, — задумчиво заключил генерал, — я привез для своей будущей невесты. Но мир так пуст и сиротлив, что я до сих пор не нашел себе невесты. Так пусть Ада поможет нашему золотку, нашему ангелочку одержать победу. Эта маленькая чертовка, Ада. У нее есть перец в крови. Лучших кровей девочка. Parva sed apta.

Опять латынь. Означает: мал да удал. Генерал бегло говорил на латыни. Латынь была официальным языком в Венгрии, до подъема национализма, и до сих пор широко употреблялась в образованных кругах. Но латынь в устах генерала — сигнал того, что самый лучший наездник уже не совсем трезв. Это мы знали от Габора.

— Carpe diem! — снова обратился ко мне генерал. — «Лови момент!» Ну что? Она решилась? Пора бы уже.

Я оглядела собравшихся.

Семь пар глаз выжидающе глядели на меня.

— Душенька, вы окружены. Вы — жертва заговора. Сдавайтесь!

— Но у меня нет сапог для верховой езды, — слабо возразила я.

— Прекрасно, — покровительственно улыбнулся генерал. — Завтра собираемся — и все наверх к Айбельсбергеру заказывать сапоги. А потом и к госпоже Цирмиллер.

— Заказывать амазонку? — взволнованно спросила Эрмина, потому что у Лилли Цирмиллер был в Эннсе дамский салон.

— Самую прекрасную из всего, что есть отсюда до Кронштадта. Мы хотим лучшие ткани, тончайшую подкладку, скупиться не будем. Как, Шандор-бачи? Если мы, гусары, что-нибудь делаем, то по-настоящему. От души.

— А что мы будем делать, пока исполняется заказ? — озабоченно спросила Эрмина. — Мы потеряем время.

Габор энергично кивнул.

— Нам необходимо приступить к занятиям завтра же. Вечером, в манеже. Не могли бы дамы раздобыть что-нибудь для Минки к вечеру?

— Знаешь что, Минка, я дам тебе сапоги своей племянницы Евгении, — воскликнула принцесса. — У вас, мне кажется, один размер. А платье для верховой езды найдется в театральной костюмерной, думаю, оно тебе подойдет. Это, правда, не совсем твой цвет, оно кофейное с розовой отделкой…

— Дамское седло уже готово, — Габор посмотрел на меня умоляюще, и голос его слегка дрогнул. — Доверьтесь мне, сударыня. Я буду беречь вас как зеницу ока. Если с вами хоть что-нибудь случится, слово чести — я застрелюсь.

Все громко засмеялись, я же была тронута до глубины души. Этот взгляд. И этот тон… Габор, казалось, был в отчаянии. Мне стало жаль его. Он сидел напротив, напряженно ожидая ответа и не сводя с меня своих прекрасных синих глаз. Сидящий возле него Аттила тоже смотрел на меня с обожанием.

— Ну что? — спросил граф Шандор. — Решение принято?

— Если фройляйн фон Фришенбах полагает, что я смогу, — сказала я как можно осторожней, — я постараюсь сделать все от меня зависящее.

— Я не ошибся в своих предположениях, — пробасил генерал. — У нашей душечки есть перец в крови.

И прежде чем я успела понять, что произошло, он положил руку мне на плечо, притянул к себе и, запрокинув мне голову, поцеловал в губы.

Он, правда, сразу же отпустил меня, но я покраснела и, отвернувшись, прикрылась веером. Тем не менее, я заметила, как замерла Эрмина. У Валери округлились глаза, а у Аттилы поползли вверх брови. Габор же побелел, как мел. Он судорожно схватил свою рюмку, чокнулся со мной со словами «Да здравствует фройляйн Минка!» и, залпом выпив, бросил рюмку об стену.

Аттила тотчас последовал его примеру. И капитан Шиллер, и граф Шандор, и генерал. Звон разбитого стекла потонул в музыке, потому что как раз в этот момент вернулись цыгане, наигрывая свои колдовские напевы, сладкие и дикие одновременно.

Генерал вскочил.

— Эрми-нени, ты позволишь?

— Но только чуть-чуть, — ответила она строго.

Генерал поклонился мне:

— Разрешите пригласить? Мы разучим настоящий чардаш. Это должен уметь каждый наездник. — И он повел меня на паркет. — Итак: положить руки мне на плечи. И хорошенько держаться! — Он положил руки мне на талию. — Теперь два шажка направо. И два шажка налево. Маленькие шажки.

Цыгане заиграли лихую песню «Милая, открой мне дверку», и мы начали танец.

Это было весело. Я чувствовала взгляд Габора на своей спине и старалась двигаться особенно грациозно. Два шажка направо, два шажка налево, это было нетрудно.

— Спина прямая! — воскликнул генерал. — Запомни: будто метлу проглотила. Грудь вперед. И самое главное: не вихляться. Это вам не турецкий танец живота. Поворачиваться всем корпусом. Вот так. Выше голову. Гордый взгляд. С огоньком, но без суеты.

Мы плясали, продвигаясь к зеркальной нише, юбки мои колыхались, мне было жарко и не хватало воздуха, но я впервые танцевала с мужчиной, как взрослая, а то, что Габор с Аттилой пожирали меня взглядами, придавало ситуации особую пикантность.

— Видите, — сказал генерал с нежностью, — я веду, но мы единое целое. Точно так и в верховой езде. Там тоже не важно, где хозяин, а где лошадь. Важно единение, что в танце, что в верховой езде.

Наш танец продолжался, пока не кончилась песня. И тут вдруг принцесса Валери поднялась и подошла к нам.

— Зольтан, а теперь со мной. Я не могу усидеть на месте. Музыка сводит меня с ума.

— С величайшим удовольствием, — воскликнул генерал, — только отведу на место барышню…

Но тут вскочил Габор:

— Папа́, вы позволите? Можно, мы еще поупражняемся?

Генерал великодушно кивнул. Цыгане играли «Я не люблю блондинок».

— Я тоже не люблю, — блаженно воскликнул Габор, — я люблю породистых брюнеток, — и он положил руки мне на талию.

Мир мгновенно изменился.