— Да нет, нравишься. — Эрмина снова успокоилась. — Хочешь — верь, хочешь — не верь, в замке была одна дама с похожей прической.

— Хорошо было в замке?

— До того хорошо, что и домой не хотелось возвращаться.

— Ну и как вам сырые огурцы?

— Это варварство. Жесткие, как кость. Жевать приходится очень осторожно, иначе они ужасно хрустят на зубах. Но к этому вкусу можно привыкнуть… со временем. — Она встала. — Что я еще хотела сказать… Я напрасно беспокоилась. По дороге сюда мне как раз встретился господин барон. Придет один-единственный друг из казармы — Аттила Надь, молодой лейтенант, он его хорошо знает, а так мы будем совсем одна семья. Честно говоря, у меня камень с души свалился. Тем не менее, веди себя прилично, не смотри ему в глаза, этому другу, и не кокетничай с Габором. Чтобы мне не пришлось краснеть за тебя. — Она подошла поближе, пытливо оглядела меня с ног до головы и, сдержав улыбку, сказала примирительным тоном: — Вот так и вырастают детки. Да… а теперь я должна поторопиться. Не тебе одной надо сегодня принарядиться. Цилли уже ждет. Так что, адье, дружок. Встретимся внизу. — И она исчезла.

Ага. Маргита. Теперь я знала хоть ее имя. Очевидно, ее любили, потому что тетушка Юлиана говорила о прекрасных воспоминаниях.

Но дело было щекотливое. До того щекотливое — я принялась быстро обмахивать себя веером, — что моя безупречная Эрмина… лгала! Беглое знакомство? Вопиющая глупость. Кто же таскает за собой миниатюры малознакомых особ? И зачем же пугаться, если кто-то оказывается вдруг на эту особу похож?

И тут у меня зародилось подозрение, правда, настолько абсурдное, что я тотчас о нем забыла. А кроме того, меня насторожил неясный шум за спиной.

Я обернулась. Дверь была заперта. Но я чувствовала, что за мной наблюдают. Подсматривают в замочную скважину? Я задержала дыхание — и… что это? Кто-то просунул желтый лист бумаги в щель между полом и дверью. И сразу послышались удаляющиеся шаги. А потом снова все стихло.

Сердце стучало так, словно хотело выпрыгнуть из груди. Я тихонько подошла к двери, но не смогла наклониться. Этот корсет! Что делать? Я повалилась на четвереньки на зеленый ковер, зубами зажала письмо, отползла назад, опираясь на руки и колени, и выпрямилась возле своего стульчика. После чего прочла то, что было написано на листке:

«Ваш преданнейший поклонник просит вас сегодня о любовном залоге. Доверьтесь мне. Omnia vincit amor».

Габор! Я прижала листок к груди.

Мне сразу стало хорошо. Зачем только я так мучилась сегодня утром? «Omnia vincit amor!»

Я поцеловала письмо и спрятала его в книжный шкаф.

Габор любит меня! Да, он любил меня уже тогда, когда я считала себя дурнушкой, и находил меня очаровательной. Принес мне торт. Похвалил мой голос. Ликовал по поводу моего успеха в «Юной спасительнице». Когда он бывал в отеле, я всегда находила письмо, и он устраивал так, чтобы мы случайно встретились. Он знал, когда я спускалась к обеду, когда играла на фортепьяно в актовом зале, когда шла к себе в комнату для дневного сна. И всегда, встречая меня, он так произносил «Добрый день!», что кровь приливала к щекам.

Мы пока и словом не обменялись наедине. Но теперь все должно измениться, благодаря его плану.

Что же касается этой Фогоши, дочери магната, и ее денег, то сегодня ночью я сумею ее затмить. Жизнь вдруг предстала передо мной в розовом свете. Из гадкого утенка я превратилась в белого лебедя. Может, произойдет еще одно чудо, и тетушка Юлиана заплатит за меня залог?

Но что же мне подарить Габору как сувенир? Платочек? Цветок из прически? Одно из двух. И тогда он всегда может вспомнить, как хороша я была в тот наш первый совместный ужин.

Однако как все устроить, чтобы Эрмина ничего не заметила? Надо что-то придумать.

Но это было не так-то легко. И когда пришла Йозефа одевать меня, никаких идей все еще не было. Господи!

Я была в большом волнении. С тех пор как себя помню, мне не доводилось испытать так много прекрасных ощущений сразу.

— Пожалуйста, стойте смирно! — торжественно изрекла Йозефа.

Она надела на меня свежее белье: плотные белые чулки из крученых ниток; отделанные кружевом, присборенные в талии и доходящие до икр панталоны со шлицей; белую нижнюю юбку с китовым усом, заменяющую кринолин, только не такой пышный, как это было модно лет пять тому назад. Поверх нее вторая и третья юбки из белого льняного полотна с широкими воланами. Это была длинная процедура.

И наконец платье. Тонкое и нежное. Когда Йозефа надевала мне его через голову, казалось, меня обволакивает белая вуаль. Материя состояла из нескольких слоев тончайшего батиста, а вплетенные в ткань белые и лиловые шелковые крапинки соблазнительно поблескивали. Когда я была окончательно наряжена, с лиловым шарфом, в лаковых туфельках и с шелковым белым веером в руке, Йозефа снова сделала книксен, словно я и впрямь была уже взрослой.

— Сударыня мигом покорит сегодня все сердца. — И подвела меня к зеркалу в дверце. Я замерла, разглядывая свое отражение. Это было самое короткое из всех моих платьев. Из-под него виднелись мыски башмачков. А талия! Такая тонкая, будто сейчас переломится. Я не узнавала себя. Это элегантнейшее создание — действительно я?

— Спасибо, Йозефа. Ты сделала из меня красавицу.

— Не надо большого искусства, когда барышня так сложена.

— Скажи мне, отчего умерла графиня Маргита? — спросила я как бы между прочим.

— Ее съел тигр, — не задумываясь, ответила она.

— Что?! В цирке?

— В Бенгалии, — она ударила себя ладонью по губам и покраснела. — Кто рассказал барышне о леди Маргите?

— Моя гувернантка. А теперь скажи, только честно. Я действительно на нее похожа? Ты тоже так считаешь?

Йозефа что-то пробормотала и так смутилась, что я решила больше не мучить ее. Одной загадкой больше, одной меньше, не все ли равно. Я еще узнаю обо всем здесь в Эннсе, когда это будет угодно судьбе.

А теперь я была слишком взволнована. Мне предстояло прощание с детством. И мой первый вечер в мужском обществе. Мой первый ужин. И ждущий меня поклонник, который мне предан. Вот вам, пожалуйста!

И когда зашедшая за мной без четверти девять тетушка, почти потеряв при виде меня дар речи, помазала мне за ушком настоящим розовым маслом, корсет вдруг перестал меня беспокоить и дышать стало легче. Под руку с тетушкой легкой походкой я спускалась по лестнице, с любопытством ожидая, что преподнесет жизнь свежеиспеченной красавице.

Венгерский ужин стал камертоном нового бурного отрезка моей жизни, но если кто-нибудь предрек бы мне тогда, что очень скоро я все подвергну сомнению — свое воспитание, Эрмину, родителей, свое мировоззрение и даже себя самое, я бы объявила его сумасшедшим.

Что произошло? Я влюбилась. Как простая горничная.