Кряхтя, Ярослав забрался в пилотское кресло. Оно было тесновато для него, но сидеть можно. Ноги упёрлись в скошенный пол – никаких педалей. Забавно… Он взялся за рычаги – наверное, удобные для шестипалых лап… так, а если переменить пальцы… нет, вполне удобоваримо. Знать бы только, для чего они служат. Где газ, где тормоз, где переключение скоростей?

Он вспомнил, как в институте, в общаге, какой-то очень пожилой студент, корчивший из себя бывшего секретного лётчика, рассказывал о ночном бое с чёрным американским самолётом: "Я за ним, а он от меня! Я за ним, а он от меня! Вверх идёт, вверх. Ну, думаю, врёшь, у тебя у мотора мощибольше, зато я вожу лучше. Сбрасываю на первую скорость – и по газам, педаль в пол…" Ярослав, к тому времени налетавший в аэроклубе сорок часов на Як-12, морщился, слушая дурацкие байки, но молчал: чудак угощал всех копчёной кабанятиной, а за это многое можно было простить.

Как же они всё-таки летают без приборов-то?..

Потом он понял, что уже довольно долго разглядывает пристально чёрный блестящий шлем, лежащий перед лобовым стеклом. Шлем соединялся плетёным шлангом с тем горбом, который разделял пилотские места. Может быть, приборы выведены в шлем – проекция на стекло или ещё как-то? В аэроклубе говорили, что такие разработки ведутся. Куда ни повернёшь голову – основные приборы перед тобой, не нужно дёргаться-отвлекаться. А здесь и скорости другие…

Он взял шлем, покрутил. Не было никакого стекла – лицо закрывалось совершенно непрозрачным щитком с пружинящей прокладкой изнутри. А ведь может статься и так, подумал он, что кораблик этот управляется мимическими мышцами или вообще биотоками… ну, тогда ловить нечего. Придётся сначала вылечить пилота, а потом думать дальше.

И просто от некуда девать руки, пока ждёшь, что придумается, без всякой оформленной мысли, он надел шлем – ну, примерить, что ли.

Секунду или две не происходило ничего…

* * *

Они шли медленно, часто отдыхая, и рассвет застал их в пути. Но уже почти у самого города – вон, крыши видны! – Спартак лёг в траву и забормотал что-то неразборчиво. Артурчик перевернул его лицом вверх и испугался: морда брата стала худой и незнакомой, губы по цвету слились с кожей, в уголках рта запеклась пена. От глаз остались щёлки, виднелись красноватые белки, и всё. Дышал Портос коротко и резко.

С минуту Артурчик метался, чуть ли не впервые в жизни не зная, что делать. Тащить на себе? Оставить и бежать за помощью? Подать сигнал?

Не дотащить.

Оставлять боязно – даже не столько из-за мелких тварей, которые быстро учуют безопасную добычу, – сколько из-за жувайлов.

На сигнал дров не набрать, сушняк у города весь выбрали, а живые деревья не горят.

Впору было впасть в отчаяние.

"Арамис впал в отчаяние…"

Ага, щас. Или даже – щаз.

На руках – да, не дотащить. Но можно соорудить волокушу. Простенькую, но прочную. Две продольных жерди, три-четыре поперечины, всё обвязать «партизанкой»… и вперёд.

Артурчик достал нож, огляделся и пошёл заготавливать материал.

Когда он вернулся, волоча три сырых ствола какбыбамбука, рядом с братом уже копошились полосатые мышки – принюхивались, тыкались носиками… Их смущало, что эта добыча ещё не до конца мёртвая. Иначе они за полчаса растащили бы всё до косточки.

– Кыш, твари, – замахнулся Артурчик, и мыши исчезли мгновенно – будто зарылись в землю.

Он присел на корточки и, поминутно оглядываясь по сторонам, занялся раскроем, подгонкой и сборкой.

Через полчаса волокуша была готова: две продольные жерди, три поперечины и косуха для жёсткости. «Партизанки» хватило и на вязку узлов, и на быстренькое плетение чего-то вроде простенькой кроватной сетки. Теперь братишке будет удобно… рюкзак под голову…

Пока закатывал тяжёлого и валкого Портоса на волокушу и привязывал его широкой лямкой от рюкзака, понял, что устал. Но почти себе назло встал, впрягся в сбрую – вторую лямку – ухватился руками за оглобли и пошёл, пошёл, пошёл, разгоняясь и подстраиваясь под рысканье волокуши, вперёд, вперёд, к домам, к своим, ловя ногами рыскающую кривую дорожку – и при этом внимательнейшим образом глядя под ноги себе и на кроны деревьев, прислушиваясь к лёгкому шороху листьев и внюхиваясь во встречный ветерок…

Часа через полтора навстречу истекающему потом Арамису попался сумасшедший поп Паша.

* * *

Несколько раз Ярослав пытался рассказать о том, что произошло, и снова и снова его разбирала эта сумасшедшая сердечная одышка – будто он только что бегом спустился с высокой горы, сумасшедший ускоряющийся бег, который нельзя остановить или даже умерить и уже нельзя убыстрить, потому что ноги не способны мелькать с такой скоростью…

– В общем, так, ребята, – выговорил он наконец. – Лететь мы не сможем. Он чем-то шарахает по мозгам. Не сильно, но внятно. Но зато вполне сможем катиться по земле. Даже появляется что-то вроде карты…

– Давненько я не брал в руки карты, – со смешком сказал Олег.

– И не совсем по земле, – сказал Михель. – Эта штука приподнималась. Вот на столько, – и раздвинул пальцы где-то на толщину ладони.

– Ну да, – согласился Ярослав. – Это логично: летать может только пилот, на которого машина записана. А гонять её по полю должен мочь любой техник…

– Хорошо, если поле ровное, – сказал Олег. – А в нашем случае…

– Мне показалось, что там, в машинке, это предусмотрено, – Ярослав покосился на кораблик. – На карте вроде как указывается: куда можно соваться и куда нельзя. Так мне показалось.

– Слушай, а ты выдержишь? – спросил Олег. – Что-то ты совсем зелёный.

– Выдержу, – сказал Ярослав. – Во-первых, надо. Во-вторых, больше не буду соваться, куда не следует. Выдержу.

Голос его звучал твёрдо. Даже чересчур твёрдо.

– Лучше плохо ехать, чем хорошо идти, – неожиданно сказал Михель. – Так?

– Философ, – сказал Олег. – Сын философа и внук философа.

– Второе и третье – это про Владимира, а не про меня, – педантично уточнил Михель.

– За Владимира – очки на носу завя… Уй! – взвизгнул Вовочка, привычно уклоняясь от подзатыльника.

– А ты знаешь, чем кончается этот ряд? – продолжил Олег воспитательный процесс.

– Чем?

– Лучше плохо умереть, чем хорошо уснуть.

– Ни фига себе. Точно не наоборот?

– А вот. Но будем считать, что это реакционное заблуждение.

В салоне кораблика что-то довольно громко щёлкнуло, и голос Артёма восторженно произнёс:

– Ух ты!

– Что такое? – вскинулся Ярослав.

– Сундук открылся, – сказал Артём.