– Вот наши-то обрадуются! Сколько же мы не виделись с тобою, а?

– Долго, тётя Айша!

– Дай-ка на тебя посмотреть! Да-а, изменился… возмужал… и вообще! Тьфу-тьфу, машаллах! Боже мой, какой сегодня счастливый день!

Видя её такую радость, Далгат устыдился того, что все эти годы ограничивался лишь письмами, хотя мог бы и приезжать чаще, хотя бы на каникулы. Отговариваясь тем, что в период каникул он работает, а вернее, подрабатывает, устраиваясь в туристические агентства или музеи, он подсознательно искал предлоги, чтобы не ехать в Буйнакск и лишний раз не встречаться там с Фаридой.

Теперь в Ленинграде была Сайда с её серыми глазами и пепельно-русой косой, совершенно отличная от Фариды, которую Далгат по сути почти не знал, ибо она была для него скорее символом любви, идеалом, объектом юношеских грёз, вначале желанным и недостижимым, а затем принадлежавшим его брату.

С Сайдой было очень интересно. Она не была символом, а была очень живой, любознательной, смешливой, с ней можно было говорить обо всём на свете. Каким-то образом ей удалось растормошить его душу и привнести в его жизнь некоторую долю прежде ему не свойственной беспечности. При этом девушка была достаточно серьёзной и размышляющей особой, и данное обстоятельство настолько роднило их души, что Далгат не сомневался, что они с Сайдой мыслят практически в едином ключе. У обоих было ощущение, что они знают друг о друге всё. Сайда знала о его родителях и обо всех его близких людях, за исключением разве Фариды, о чувстве к которой он предпочёл умолчать. Да и о чём было рассказывать? О несбывшейся мечте рассказывать так же неинтересно, как и о сбывшейся.

* * *

Вечером вся семья Ахмедовых, их соседи и родственники собрались во дворе дома, и разговоры всё не иссякали. Рассказы перемежались воспоминаниями, смех сменялся слезами Айши и Малики, примчавшейся из Махачкалы сразу же после работы. Имран, ни на шаг не отходивший от своего названого брата, в бурном порыве радости периодически стискивал его в объятьях и похлопывал по плечу.

К большому удивлению Далгата, встреча с Фаридой, хотя и была достаточно сердечной, не всколыхнула в нём никаких чувств. Она по-прежнему была хороша, но вся окружавшая её обстановка свидетельствовала о том, что это уже не та юная девушка, которая когда-то настойчиво искала книжку Ремарка, а мать семейства, обременённая хлопотами о муже и детишках.

Фарида подавала на стол, и, хотя делала это с радушной улыбкой, Далгат с его проницательностью разглядел в глубине её глаз горечь, которую ей удавалось скрыть от окружающих.

Неделя пролетела в радостном общении с Имраном и остальными. Посещение кладбища, где навеки упокоились Шахри и Ансар, очень взволновало Далгата, и он долго сидел у могилы матери, рассказывая ей о своей жизни и прося прощения за то, что выбрался сюда всего лишь пару раз. Шахри ласково смотрела на него с фотокарточки и словно говорила: «Это неважно, сынок! Я ведь знаю, что ты обо мне всегда помнишь!»

– Это правда, мама! Я никогда не забываю о тебе и очень скучаю! – прошептал юноша, едва сдерживая слёзы.

Он испытывал огромную благодарность Имрану за то, что могила Шахри была такой же ухоженной и аккуратной, что и могила Ансара.

Тишина кладбища навеяла на Далгата покой и умиротворение, и он, откинувшись на скамье и закрыв глаза, отдался весь этому ощущению, окунувшись в разом нахлынувшие на него детские воспоминания.

После кладбища душа его успокоилась, он уже не испытывал угрызений совести, которые так его мучили по дороге сюда.

Когда настало время уезжать, Далгат вдруг поймал себя на мысли, что ему не терпится увидеть поскорей Ленинград и Сайду. В квартиру, которую государство предоставило семье реабилитированного Манапа и в которой так недолго прожила его мать, Далгат зашёл только раз. Было слишком тяжело в ней находиться, и юноша, уже окончательно не связывая своё будущее с Буйнакском, принял решение вернуть квартиру государству.

На смену серым, унылым дням пришло, наконец, долгожданное тепло, и выглянувшее из-за туч солнце окрасило город в золотистые тона, щедро разбавленные молодой, нежной зеленью городских скверов и бульваров.

Жизнь, несмотря ни на что, продолжалась, и люди, повеселев от солнца, вновь обрели неистребимую веру в хорошее.

Ранним утром, когда все в доме ещё спали, Айша тихонько вставала и, накинув на голову лёгкий платок, отправлялась за молоком, чтобы к моменту пробуждения семьи успеть приготовить на завтрак любимый всеми калмыцкий чай. Многие годы до этого молоко им приносила Патимат, жившая неподалёку от них и державшая дома корову, которая давала пропитание многодетной семье Расула, сторожа одной из буйнакских школ. Теперь корова околела, дети Расула и Патимат выросли и уехали в Махачкалу, и Айша вполне обходилась молочной лавкой неподалёку от дома, через две улицы. Шагая неторопливо с бидоном в руке, женщина наслаждалась свежестью чудесного утра, прозрачностью воздуха, щедрым солнцем, освещавшим первыми лучами столь дорогой её сердцу город.

Повсюду взгляд Айши натыкался на приметы недавнего стихийного бедствия, но солнцу вполне удалось скрасить общую картину, и она не выглядела сейчас такой удручающей, как раньше.

Да, жизнь продолжается, думала Айша, и невзгоды, чередуясь с моментами радости, дают людям понять, что счастье есть там, где нет несчастья, людям надо просто ценить эти моменты, радоваться им и беречь их. Всё в жизни поправимо, кроме смерти. Отчего же люди так не умеют ценить те маленькие радости, которые и составляют эту жизнь? Вот сейчас именно такой момент счастья – утренний город мирно спит, а солнце тем временем открывает новый день, и он, похоже, будет мирным и спокойным. Она, Айша, мать семейства, с огромным удовольствием приготовит сейчас вкусный завтрак для своих детей и с помощью Аллаха проживёт этот день, который будет наполнен обычными делами. Он уйдёт и больше никогда не повторится, пусть даже внешне похож на все другие дни.

Точно такие же будни были при Ансаре и при Шахри, но теперь они казались ей пронзительно-счастливыми, наполненными теми милыми, незначительными пустяками, которые, оказывается, и составляют человеческое счастье. Счастье бытия. И для чего люди всё спорят между собою, размышляла Айша, зажигая плиту и привычно ставя на неё кастрюлю с молоком. Почему просто не жить в мире друг с другом и в ладу с собой?

Люди читают всякие учёные книжки, спорят, доказывают что-то друг другу, и это, должно быть, очень интересно, но конец-то жизни всегда один, и её, этой жизни, всегда не хватает. Ансар тоже любил читать всякие книги, журналы, газеты, да и Шахри могла провести с книжкой целых полдня, а вот она, Айша, так и не научилась читать по-русски и лишь трудилась по дому с утра до вечера, успев в своей жизни прочесть всего несколько религиозных книг да журнал «Танг Чолпан», когда-то издаваемый типографией Магомед-Мирзы Мавраева.

Спасибо Фариде, которая в подробностях, с удовольствием пересказывает ей всякие интересные романы! Айша, слушая невестку с не меньшим удовольствием, живо представляла себе все события и всех персонажей. К примеру, запомнился ей роман «Война и мир». Она искренне жалела всех, и князя Андрея, и его старого отца, и опрометчиво поступившую Наташу, едва не сбежавшую с этим молодым Анатолием, и добродушного толстяка… забыла его имя… ну, тот, что был незаконнорожденным графским сыном… Сцена, в которой описывался первый бал этой Наташи, живо напомнила ей отцовские рассказы о виденных им в Петербурге балах и туалетах русских аристократов, и всё написанное в книге казалось ей реальным, бывшим в действительности и находившимся в её понимании за той чертой, что разделила когда-то их жизнь на времена «царские» и «советские».