Спускаясь по лестнице, я снова вдохнул знакомый аромат леса после дождя и подумал, что, наверное, больше не вернусь сюда, в гигантское дупло, занимавшее всю внутренность дуба. Я остановился, чтобы рассмотреть любопытные надписи, покрывавшие стены Арбассы.

Риа уже была внизу и крикнула мне:

– Идем!

– Я просто хочу в последний раз взглянуть на эти письмена.

Даже в полумраке, царившем на лестнице, я заметил выражение изумления на ее лице.

– Письмена? Какие письмена?

– Здесь, на стене. Разве ты не видишь?

Девочка вернулась ко мне и долго смотрела на то место, куда я указал, но я понял, что она не может различить никаких надписей.

– А что здесь написано?

– Не знаю.

– Но ты видишь буквы.

– Да.

Риа пытливо взглянула мне в лицо.

– Ты видишь мир не так, как я, верно?

Я кивнул.

– Ты видишь без помощи глаз.

И снова я кивнул.

– Причем можешь видеть такие вещи, которые я не вижу, хотя у меня есть глаза. – Риа прикусила губу. – Теперь ты кажешься мне еще более чужим, чем в тот день, когда я встретила тебя.

– Может быть, для тебя будет лучше, если я останусь чужим.

Несчастье взволнованно захлопал крыльями.

– Ему здесь не нравится, – заметила девочка, направляясь к двери.

Я последовал за ней.

– Наверное, он знает, что о нем думает Арбасса. – И, помолчав, я добавил: – Не говоря уже о том, что думаю о нем я.

Скрипнула кора, и в стволе возникла щель. Мы вышли на поляну, озаренную утренним светом, просачивавшимся сквозь густую листву, и дверь тут же захлопнулась за нами.

Риа бросила взгляд вверх, на раскидистые ветви Арбассы, затем быстрыми шагами направилась в лес. Я поспешил за ней; Несчастью это не слишком понравилось, и он крепче уцепился за мое несчастное плечо.

Вскоре мы оказались у подножия высокого бука со сморщенной от старости серой корой.

– Иди сюда, – позвала меня Риа. – Я хочу тебе кое-что показать.

Я подошел. Она приложила ладонь к стволу дерева.

– Бук – самое разговорчивое из деревьев. Особенно старый. Слушай.

Глядя вверх, на ветви, она издала негромкое шипение. Ветви немедленно зашевелились, откликнувшись на призыв, и зашептали что-то. Риа меняла высоту звука, громкость, тон, и дерево, казалось, отвечало ей. Вскоре между девочкой и буком уже шел оживленный разговор.

Через какое-то время Риа обернулась ко мне и заговорила на обычном языке.

– А теперь попробуй ты.

– Я?

– Да. Сначала приложи ладонь к стволу.

Я, все еще сомневаясь, повиновался.

– А теперь, прежде чем говорить, послушай.

– Я уже слышал, как шелестят ветки.

– Слушай не ушами. Слушай рукой.

Я прижал руку к складкам коры; пальцы мои ощутили прохладную, шелковистую поверхность. Некоторое время спустя я почувствовал кончиками пальцев какое-то биение. Пульсация постепенно охватывала всю кисть, затем руку. Я почти ощущал ритмичное движение воздуха и земли, текущих по жилам дерева; в этом ритме сочетались мощь океанского прилива и нежность дыхания спящего младенца.

Даже не думая, я начал издавать такой же свист, как Риа. К моему изумлению, дерево ответило, слегка взмахнув ветвями у меня над головой. В воздухе пронесся шепот. Я почти улыбался, догадавшись, что дерево действительно разговаривает со мной, хоть я и не понимаю его языка.

Обращаясь одновременно к Рии и буку, я произнес:

– Я хочу когда-нибудь выучить этот язык.

– Тебе это будет ни к чему, если Друма погибнет. Только здесь деревья Финкайры еще бодрствуют и могут разговаривать.

Плечи мои поникли.

– Но чем я могу тебе помочь? Я же сказал тебе – я не тот человек, которого ты видела во сне.

– Забудь о моем сне! Я знаю, в тебе есть нечто примечательное. Нечто… необыкновенное.

Слова Рии согрели мне сердце. Хотя я и не до конца поверил ей, все равно слышать это было приятно. Казалось, в первый раз за сотни лет я представил себя сидящим на траве, сосредоточенным на цветке, заставляющим его раскрыть лепестки, один за другим. Затем я вспомнил, куда привела меня эта тропа, и содрогнулся.

– Когда-то во мне было нечто необыкновенное. Но оно давно умерло.

Серо-голубые глаза заглядывали мне прямо в душу.

– Что бы это ни было, оно и сейчас с тобой.

– У меня есть только я и моя цель – которая, скорее всего, уведет меня далеко отсюда.

Но она упрямо покачала головой.

– Это не все, что у тебя есть.

Вдруг я, как мне показалось, сообразил, о чем она говорит. О Галаторе! Значит, ей нужен был вовсе не я. Ей нужна была моя подвеска, о могуществе которой я мог только догадываться. Неважно, как Риа узнала о ее присутствии. Значение имело лишь одно: она знала. Как глупо было с моей стороны хотя бы на секунду поверить, будто она рассмотрела во мне нечто магическое! Во мне самом, а не в моей подвеске.

– На самом деле тебе нужен не я, – прорычал я.

На лице ее появилось загадочное выражение.

– Ты так думаешь?

Но прежде чем я успел ответить, Несчастье с необыкновенной силой вонзил когти мне в плоть. Я поморщился от боли. Я из последних сил сдерживался, чтобы не спихнуть птицу с плеча, потому что понимал: она может напасть на меня с такой же яростью, как тогда, у ручья, напала на крысу-убийцу. Мне оставалось лишь терпеть боль, проклиная все на свете из-за того, что этот сокол выбрал меня в качестве насеста. Но почему я? И что ему на самом деле было нужно? Я терялся в догадках.

– Смотри! – Риа указала на какое-то яркое пятно, алое с пурпурным, исчезавшее за деревьями. – Птица аллеа!

Она бросилась вслед за птицей, затем остановилась и оглянулась на меня.

– Пошли! Надо посмотреть поближе. Птица аллеа приносит счастье! Я не видела ее уже несколько лет.

С этими словами она побежала догонять алую птицу. Я заметил, что в этот миг в ветвях пронесся ветер, и деревья оживленно заговорили. Но если они и в самом деле пытались что-то сказать, Риа не обращала на них ни малейшего внимания. Я устремился за ней.

Мы преследовали птицу, перепрыгивая через поваленные деревья, продираясь сквозь колючий кустарник. Всякий раз, когда мы подходили достаточно близко, она взлетала, превращаясь в красочное облако перьев, и показывала лишь часть разноцветного хвоста, не давая нам возможности рассмотреть себя целиком.