— Это из-за молодого господина, который ничего не видит.

Девушка подошла к матери, забыв о рубашках.

— Роберт так огорчается, когда не может что-то сделать сам, — проговорила она. — Теперь, когда я вижу, каковы результаты моих усилий постирать с завязанными глазами, мне легче понять его.

Мэри заглянула дочери в глаза:

— Ты… ты испытываешь чувства к этому человеку… этому Роберту, ведь так, Катриона?

— С чего ты взяла, мама? — изумленно переспросила девушка. Она была поражена, ей не верилось, что кто-то еще мог заметить то, что она так тщательно скрывала. Ну, разумеется, она испытывала чувства к Роберту. Она полюбила еще его портрет, даже не зная его имени. А познакомившись с ним, она стала еще сильнее любить его. Он пережил ужасную трагедию, вину за которую свалили на него. В ее девичьих грезах Роберт — человек, которого она считала своим защитником, своим телохранителем и рыцарем, — заботился о ней. Но теперь ему нужно, чтобы кто-то позаботился о нем. Однако она не могла рассказать об атом кому-нибудь, даже матери. Потому что глупо с ее стороны надеяться. И Мэри, несомненно, согласилась бы с этим.

— Катриона Макбрайан, я знаю тебя с твоего первого крика. Ты влюбилась в нашего господина, я вижу это по твоим глазам. Да и какая девушка не полюбила бы его? Он очень красив, наш герцог. — Она улыбнулась, а затем добавила: — Да уж, этот Роберт. И если ты не позаботишься о нем, то так и будешь всю жизнь стоять у корыта с грязными рубашками.

Поддав носком камешек, Катриона опустилась на землю возле матери. Мэри Макбрайан трудно было провести. Даже если в детстве Катриона пыталась украдкой накормить бездомную кошку сметаной или забывала собрать черники на варенье, заслушавшись рассказами старого полковника, Мэри всегда знала правду. Поэтому Катриона уже давно пришла к выводу, что не стоит что-то скрывать от матери.

— Да, мамочка, — призналась она, — он действительно мне нравится, но что толку? Роберт — герцог. Он принадлежит к высшей знати. Больше того, он англичанин. Ему нет дела до таких, как я. Мы принадлежим к разным мирам. Очень разным. — Она посмотрела в глаза матери. — Да, мам, боюсь, к очень разным.

«Да, вы разные, но не из таких уж разных миров, как может показаться». И тут ей вспомнилась та ночь… Темная ночь… Роковая… Несмотря на то что с тех пор минуло уже более двадцати лет, Мэри помнила все так отчетливо, словно это было вчера. Жара… Кровь… Охвативший ее ужас… Закрыв глаза, Мэри вспомнила крохотную девочку, которой помогла появиться на свет. В какую красавицу она превратилась!

И тут произошла удивительная вещь: Мэри готова была поклясться, что ветер, обдувающий ее юбки, нашептал ей на ухо:

— Время пришло, Мэри…

Тряхнув головой, женщина попыталась избавиться от наваждения, но таинственный шепот не умолкал:

— Она должна узнать…

Мэри открыла глаза — похоже, стоит признать правоту мудрых слов ветра. Время тайн прошло. Настала пора открыть дочери правду.

— Катриона, я хочу кое-что…

— Мама, но ведь ничего не поделаешь, — перебила ее девушка, — я дочь простого человека. Да, признаться, мне и не хотелось бы ничего менять. Ты, папа и Мерид — все для меня. Даже если бы Роберт относился ко мне так же, как я к нему, я бы в жизни не решилась встать у него на пути — ведь мы такие разные. Роскошные балы, дорогие платья — мне ничего не известно об этом, мамочка. Даже если бы он захотел, чтобы я была с ним, я… лишь поставила бы его в неловкое положение. Но этого я не хочу! Ни для него, ни для себя!

Не удержавшись, Мэри заметила:

— Детка, но он же знает, кто ты такая, так что если бы…

— Да, мамочка, он знает, но ведь он не видел меня! Ты не чувствуешь разницы? Не знаю, захотел ли бы он снопа взглянуть на меня, если мог видеть… Ведь Шотландия — чужой край для него, так же как для меня Лондон. Так что до тех пор, пока он не увидит меня, я не могу рассчитывать на… — Катриона так и не договорила, да в словах и не было смысла — мать и так все понимала сердцем. Ей лишь хотелось знать, как она должна поступить.

И тут ветер снова стал нашептывать ей на ухо:

— Время пришло…

Поднявшись на ноги, девушка опять направилась к своему корыту и рубашкам. Мэри задумалась на мгновение.

— А что, если бы ты смогла вернуть ему зрение? — наконец спросила она.

— Что-о? — недоуменно переспросила Катриона.

— Ты сказала, что сможешь рассчитывать на взаимность лорда лишь после того, как он увидит тебя, так? Что, если ты поможешь ему вернуть зрение?

— Мама, он же ослеп после того, как побывал в самом пекле, — прошептала девушка. — В пожаре! Никто не может сказать наверняка, сможет ли он видеть снова. Даже слабый свет приносит ему сильную боль, а доктор заявил, что если уж он к этому времени не прозреет, то, пожалуй, зрение так и не вернется к нему.

— Да, дочка, но есть особые лекарства — они помогают лишь в том случае, если лечение исходит от чистого сердца, — улыбнулась Мэри. — А не от разума. — Женщина встала. — Пойдем со мной, детка.

Взяв дочь за руку, Мэри повела ее в дом.

— Приготовь-ка нам пока по чашке чаю, — проговорила она, направляясь к себе в спальню.

Поставив чайник на плиту, Катриона вытащила из буфета две жестяные кружки и коробочку с чаем.

Мэри вернулась, когда девушка уже разливала кипяток. В руках у женщины была небольшая шкатулка.

— Только ты никому не должна рассказывать об этом, — заявила Мэри, поставив шкатулку на стол. — Даже своей сестре, — Открыв шкатулку, она осторожно вынула из нее другую — поменьше размером.

Положив ладони на крышку шкатулки, Мэри взглянула Катрионе в глаза.

— Как-то раз, когда мне было столько же лет, сколько тебе сейчас, детка, меня позвала к себе моя бабушка. Она была очень больна и сказала, что хочет сообщить мне кое-что перед смертью. Видишь ли, мама до меня похоронила шестерых дочерей, а после моего рождения — еще двух. У бабушки тоже было много детей, точнее, одиннадцать; мама — седьмая. Бабушка сказала, что я — седьмая дочь у седьмой дочери — такого не случалось в их семьях целых пять поколений. Так вот. Бабушка заявила, что Господь благословит меня за это, а потом дала мне эту шкатулку. Она велела мне позаботиться, чтобы это передавалось по наследству седьмой дочери.

Катриона внимательно ее слушала.

— И теперь ты хочешь отдать шкатулку мне? — полюбопытствовала она.

— Да, детка, хочу, но я должна показать тебе не только шкатулку. Взгляни на ее содержимое.

Мэри осторожно подняла натертую до блеска крышку очень древней на вид шкатулки и вытащила что-то оттуда. Крохотный предмет помещался в ладони Мэри и был завернут в лоскутик тонкой ткани.

— Здесь лежит то, что поможет твоему герцогу вернуть зрение, — вымолвила она. А потом вручила сверток Катрионе.