– Многие поговаривают, что конунгу стоило бы отдать богам человеческую жертву! – говорил Хравн хёльд. – Гейрольв из Орелюнда твердит, что это необходимо.

– Старый болтун! – негодующе восклицала фру Ванбьёрг. – Я помню, он не в первый раз твердит о человеческих жертвах, как будто мы все еще в Век Великанов живем! Да он сам бы сожрал, если бы ему кто дал! Чтоб ему подавиться! Как будто мало мы приносили человеческих жертв! Как будто наш Халльмунд – недостаточная жертва! Хватит уже! Мы усеяли костями наших мертвецов все горы и долины этого проклятого Квиттинга!

– Тамошняя железная руда теперь уже состоит не из крови драконов, а из крови наших погибших! – вздохнула жена Стуре-Одда и разгладила подол красивого голубого платья у себя на коленях, а потом посмотрела на старшего сына.

Слагви, старший из близнецов, которым недавно, в начале весны, исполнился двадцать один год, такой веселый и разговорчивый, в одной из последних битв был тяжело ранен в ногу и с тех пор сильно хромал. Стуре-Одд говорил, что помочь нельзя и хромота останется на всю жизнь. Правда, это не помешало Слагви сразу после возвращения с войны жениться на красивой девушке, Хильдирид, дочери ярла Арнвида, погибшего в той же битве, в которой Слагви охромел. За ней дали очень хорошее приданое, но парень знал, что самому ему больше никогда не ходить за подвигами и славой.

– У нас была хорошая жертва – та девушка из Лейрингов! – напомнил Бреннульв Терпеливый, старый воспитатель Хравновых сыновей, Халльмунда и Эрнольва. – Та, что привез тогда в залог Асвальд ярл. Но…

– Но она подевалась неизвестно куда! – со смехом ответил ему Слагви. – Должно быть, боги сами забрали ее, не дожидаясь, пока Гейрольв и ему подобные уговорят конунга принести ее в жертву как полагается. Прислали валькирию на огненном коне – и забрали!

Брат, Сёльви, молча ткнул его кулаком в спину. Оба они знали, куда на самом деле подевалась Борглинда дочь Халькеля, и знали, что боги тут, собственно, ни при чем. У них были причины сочувствовать Борглинде и радоваться ее благополучному побегу – им нравилась сама Борглинда, и они дружили с тем человеком, которые ее увез. А еще этого хотела Сольвейг, их младшая сестра, луч Стуре-Оддова дома, которой они ни в чем не смогли бы отказать. Но по отношению к собственному племени и к Торбранду конунгу, что ни говори, это было не слишком красиво, и об этом «подвиге» следовало помалкивать.

Сольвейг знала о том деле лучше всех, но можно было не бояться, что она когда-нибудь проболтается. Она всегда была дружелюбна, со всеми мила и приветлива, но разговорчивостью не отличалась и зачастую в самом жарком споре лишь переводила с одного говорившего на другого мягкий, внимательный и понимающий взгляд своих светлых глаз. Сейчас она сидела на самом носу лодки, любуясь игрой мелких волн. Волнистые пряди ее длинных, светло-золотистых волос иногда падали к самой воде, и она подхватывала их и забрасывала снова за спину, даже не подавая вида, что слышит, о чем в лодке идет разговор.

– Но… может быть… это и имело бы смысл… – неуверенно добавила Свангерда и покосилась на своего мужа, как будто советуясь. – Я не хочу сказать, что мне очень нравятся человеческие жертвы, но…

– Кому же они нравятся! – воскликнул Эрнольв ярл. – Слэтты давно уже их не приносят! И нам давно пора с этим покончить! Мы только позоримся, как дикие великаны! Хуже бергбуров! Когда меня Хеймир ярл, Наследник, спросил об этом, я чуть со стыда не сгорел!

По своей внешности Эрнольв ярл – рослый, сильный, с одним глазом и множеством мелких багровых рубцов на лице – очень даже напоминал дикого великана, но на самом деле такого доброго, благородного и сердечного человека было еще поискать.

– У слэттов совсем другая жизнь! – напомнил ему Бреннульв. – В такой теплой и богатой земле! Им-то все легко дается!

– Я имею в виду, что теперь, когда у нас будет такая кюна… – неуверенно продолжала фру Свангерда. – Я имею в виду, неизвестно, какой она окажется и как мы будем с ней жить…

– Тут вспомнишь Век Великанов! – пробормотала фру Ванбьёрг.

При мысли о новой кюне лица помрачнели. Аскефьорд, за два последние года привыкший считать эту женщину своим проклятьем, источником и причиной всех несчастий этой войны, еще не смирился с тем, что отныне она – жена Торбранда конунга и их повелительница. Такой крутой поворот нелегко было осмыслить, и большинство твердо верило, что их конунг околдован.

– За все приходится платить! – сурово сказал Эрнольв ярл. – Человек за все платит сам. Способность осознать цену и честно ее заплатить отличает свободного от раба, зрячего от слепого. Мы победили в этой войне и отомстили за наши обиды. За это мы должны будем заплатить. Мы заплатим конунгу, который привел нас к победе, тем, что исполним его волю и признаем его жену. Мы заплатим и этой женщине за то, что она помогла нам победить, и позволим ей жить среди нас. Но никогда мы не забудем то, что она с нами сделала, и любить ее нас не заставит ни конунг, ни даже бог! А жертвы… Боги все равно свое возьмут, хотим мы того или нет. Вспомните Старкада! Он хотел обмануть Одина и якобы заколоть жертву камышиной, а та возьми да и превратись в острое копье!

Все молчали, никто не возражал. Эрнольв ярл собирался повторить это же самое в гриднице Ясеневого Двора, когда его будет слушать вся конунгова дружина. И там ему тоже едва ли кто будет возражать. За два года войны молодой Эрнольв ярл, которому сейчас было всего двадцать семь лет, заслужил право говорить вслух то, что думает. Злое колдовство Хёрдис Колдуньи отняло у него любимого брата, а сам он потерял левый глаз и был жестоко обезображен рубцами от болезни, насланной на Аскефьорд ее же проклятьем, – он имел право простить Хёрдис Колдунью, потому что мало кто пострадал по ее вине так сильно.

Сольвейг подняла голову и посмотрела на Эрнольва ласковым и немного печальным взглядом. Ближайшие соседи, их роды издавна жили в дружбе, и Эрнольв был для нее почти как брат.

– Не забудь то, что ты сказал сейчас, Эрнольв ярл, – негромко произнесла она. – И не забудь, как ты это сказал. Сделай так, чтобы это услышали все. Наша судьба принесла нам много горя, но это наша судьба, и ее не исправишь упреками и жалобами. Может быть, нам придется тяжело с кюной Хёрдис, но ведь она станет матерью нашего будущего конунга. Конунга, который прославит Фьялленланд, даст нам мир, честь и изобилие. Самый прекрасный цветок выходит из черной земли, которая питает его. Хёрдис – сильная женщина. Это крепкая ветка, она даст богатые плоды.

– Ты так странно говоришь… – пробормотал Слагви, в недоумении глядя на сестру. – Как ясновидящая…

Сольвейг не ответила ему и снова отвернулась к воде. Все бывшие в лодке, кроме гребцов, не сводили с нее глаз, и все одновременно увидели одно и то же.

В морской воде перед лодкой появились вдруг огромные глаза – как два блюда, круглые, без бровей и ресниц, с черным зрачком, расставленные на несколько локтей. Такого же цвета, как сама вода, они то сливались с толщей и ширью воды, то растворялись, то снова всплывали. Очертания их не удавалось уловить, и каждый из видевших это не мог понять, не мерещится ли ему, но не мог и крикнуть, зачарованный и скованный огромной немой силой, исходящей из глаз самого моря.