мемуаристы, едва ли не все участники цареубийства, т. е. люди, никак не заинтересованные в обелении царского образа?

11 марта 1801 г. произошел единственный из русских политических переворотов XVIII – начала XIX в., осуществленный только офицерами и генералами; о солдатах была, как увидим, одна забота: чтобы, не дай бог, о заговоре не услыхали. «Успей Павел спастись бегством и покажись он войскам, солдаты бы его сохранили и спасли».

В свержении Петра III солдатская гвардейская масса участвовала охотно: ее воодушевляла национальная (антинемецкая) идея, к тому же императрица, тоже представительница законной власти, выступила открыто во главе мятежников.

Позже, 14 декабря 1825 г., офицеры-декабристы выведут на Петровскую площадь тысячи солдат.

11 марта 1801 г. солдатского сочувствия не ждали и сделали все, чтобы от него не зависеть.

Чем же привязал Павел I муштруемых, мучимых солдат?

В основном двумя способами.

Первый назван многими современниками: «Конец золотого века грабителей».

Происходило известное улучшение солдатских харчей: «Император приказывал при каждом случае щедро раздавать мясо и водку в петербургском гарнизоне». Если в конце екатерининского правления конная гвардия получала 141 832 руб., то в 1798 г. – 207 134 руб. (Анненков, 193). «Начиная с Павла, – свидетельствует Ланжерон, – довольствие всегда выдавалось точно и даже до срока. Полковники не могли более присваивать то, что принадлежало солдатам».

Даже усомнившись в столь категорических утверждениях генерала, вспомним, что хорошо известны суровые меры против интендантов и других армейских грабителей, блаженствовавших при Екатерине II; новые же грабители, возросшие на павловской системе (вроде Кутайсова), но успели за четыре с половиной года совсем освоиться с обстоятельствами.

Поэтому Ланжерон помнил огромные злоупотребления в конце екатерининского царствования, когда многие рекруты гибли от голода по дороге к месту службы (их довольствие присваивал сопровождающий офицер) или попадали работниками в имение командира. По словам канцлера Безбородки, «растасканных» разными способами солдат было в 1795 г. до 50 тыс., т. е. 1 /10 армии. «Павел I, – продолжает Ланжерон, – положил этому конец, строжайше наказывая офицеров, которые теряли хоть несколько человек на дороге, и поощряя тех, кто доставлял свой отряд на место в хорошем состоянии».

Ланжерону вторит Александр Воронцов – вельможа, вообще явно не принимавший систему Павла: «Нельзя не признать, что в царствование покойного императора по армии люди так не пропадали и не оставлялись до того, чтоб у многих в приватной службе быть или деревню ими населять; положенное для солдат не служило другим в корысть, а доходило до них».

Особенные льготы царем были выданы небольшому числу приближенных частей. В первом, «царском» батальоне Преображенского полка, несшем караул во внутренних комнатах императора, «нижним чинам даны были в их караулах тюфяки, производилась ежедневная мясная и винная порция»; солдатам давали и больше, чем прежде, возможностей для заработка.

Второй причиной солдатской преданности Павлу было некоторое «уравнение в наказаниях» низших и высших чиной. Рукоприкладство, сечение солдат, процветавшие при Екатерине, сохранились при Павле: тут мало что изменилось… Положение же офицеров серьезно ухудшилось.

В Генерал-аудиториат среди прочих поступали приговоры, «произведенные над нижними чинами» в представленные соответствующими командирами. В 1797 г. было 27 солдатских дел, в 1798-м – 55, в 1799-м – 33, в 1800-м – 134, в начале 1801-го – 38 дел. Всего за павловское время таким образом Аудиториат оформил 287 солдатских дел, в среднем около 5 за месяц (напомним, что за тот же период было 495 офицерских дел).

В начале царствования Александра I картина меняется. Всего за 1801 – 1805 гг. было 582 солдатских и 289 офицерских дел. Как видим, после смерти Павла число солдатских дел возрастает почти вдвое (около 11 в месяц), в то время как офицеров, наоборот, наказывают почти вдвое реже (и легче!); смягчилась ли при Александре I – Аракчееве экзекуция над солдатами – сомнительно! Можно говорить о стремлении александровских офицеров «подтянуть солдат» после «павловского снисхождения».

Понятно, мы ни в коей мере не мыслим, что солдатство при Павле было серьезно облегчено: из 39 дел начала 1801 г. 15 приходится на побеги (в том числе несколько дел о повторном, третьем побеге, а три солдата судятся за четвертый побег).

Солдат при Павле мучают, бьют. 88 человек в 1800 г. подлежали смертной казни, замененной «наказанием кнутом, поставлением указных знаков и ссылкой в каторжную работу». Но одновременно – в духе павловской политики – ряд послаблении: специальный манифест (от 29 апреля 1797 г.) объявляет прощение отлучившимся нижним чинам и разного звания людям. Впервые был организован военно-сиротский дом (на 1000 мальчиков и 250 девочек); значительно расширена (как уже отмечалось) сеть солдатских школ. Вводится более тяжелое, неудобное прусское обмундирование, но притом «меховые жилеты на зимний срок».

23 декабря 1800 г. солдатам, находившимся на службе до вступления Павла I на престол, объявлено, что по окончании срока они становятся однодворцами, получая по 15 десятин в Саратовской губернии и по 100 руб. на обзаведение. Не многие смогли этим воспользоваться, но ведь мы говорим об одном из способов, которым павловское правительство стремилось привлечь солдат.

Перемены в армии постоянно обсуждались. Е. Р. Дашкова слышала, как один офицер воскликнул: «Солдат, полковник, генерал – теперь это все одно!». Если положение солдат отчасти утяжелилось, отчасти улучшилось, то ухудшение офицерской жизни сомнений не вызывало. Явно со слов мужа Мария Федоровна пишет в 1798 г.: «Солдаты хороши, но офицеры отвратительны». Офицеров наказывали, оскорбляли, даже били при рядовых; нижние чины при Павле практически могли жаловаться на высших.

Современник событий А. Болотов рассказывает историю, в которой, впрочем, сам не был уверен: Павел, увидев денщика, который нес шубу и шпагу офицера, перевел офицера в рядовые, а солдата – в офицеры.

Дело не в правдивости подобных анекдотов, а в их распространенности, в представлениях о новом устройстве армии. Просвещенный Болотов одобряет павловские действия (не забыв, впрочем, добавить, что разжалованный офицер был вскоре прощен) и завершает эпизод моралью: «Всем солдатам было оно крайне приятно, а офицеры перестали нежиться, а стали лучше помнить свой сан и уважать свое достоинство».

Мы не слышим – в основном «вычисляем» солдатские разговоры, и тем ценнее документы, где они хотя косвенно, да прорываются…

Поручик Егор Кемпен, офицер из лифляндских дворян, числившийся в службе с 1770 по 1797 г. и выключенный «неведомо за что» (так и сказано в деле), бродит по стране и ведет вольные разговоры, пока в конце 1799 г. испуганные собеседники не донесут на него видному павловскому подручному генерал-лейтенанту Линденеру. Оказалось, между прочим, что в Ковне Егору Кемпену посочувствовал один лейб-гренадер: «Много вашей братьи