И опять никто из нормальных людей не мог ни оценить верно, ни подвергнуть сомнению либо одобрить и похвалить это принятое учеником и учителем решение с таким мудреным, но изысканным названием — совершенно никто, включая мамми, дэдди и оставшегося в далекой московской квартире на Большой Пироговке старенького грэндпа Самуила Ароновича Лурье…

Первая проблема с Милочкой возникла году так в девяносто первом, в ее тринадцать, когда выяснилось, что характер у девочки будет покруче, чем у всех остальных в семье Ванюхиных женских персоналий, вместе взятых.

Началось все, казалось бы, с ерунды. Как только отгремели три путчевых августовских дня и стало ясно, что коммуняки обратно не вернутся, Ванюха с Дмитрием Валентиновичем, не на шутку перепугавшиеся за судьбу многочисленного запаса товарного имущества на складах, включая сладкую шинковку, мебель и компьютеры, так неподдельно обрадовались, что на следующий день после новой свободы схватили первые попавшиеся горящие путевки и улетели в Таиланд, прихватив и членов своих семей. Впервые — не для закупки товара или поисков более дешевых поставщиков, а натурально — купаться и загорать на пятизвездочном пляже. Шурка взял с собой Нину и Максика, а Дима — молодую гражданку стройного вида, лет девятнадцати, представив ее как будущую подругу по дальнейшей жизни. Нина удивилась, что свою невесту компаньон мужа обозначил так витиевато, но виду не подала: наоборот, на протяжении экзотического путешествия была к ней расположена дружелюбно и старалась общаться, как с равной по возрасту. О том, что за время их короткого броска в честь победы империализма над экономикой стройная гражданка успевала по-тихому обслужить в пляжные промежутки еще и Александра Егоровича согласно взаимной договоренности с Дмитрием Валентиновичем, Нина, конечно, не догадывалась. Эта была первая, по существу, неделя полноценного отдыха за все годы жизни — настоящего: с соленым Индийским океаном, пресноводным и прохладным аквапарком, невиданными ранее фруктами и другой разнообразной едой по своему выбору, но не ею самой приготовленной. Это не говоря уже о прочих заграничных видах и пейзажах.

Она лежала на песчаном пляже, лицом к океану, щурясь от солнца, так непохожего на их мамонтовское светило, и наблюдала, как накатывает на Максика очередная пенная волна, как накрывает она сына с головой и как он выныривает обратно, бросая свое маленькое тело прочь от нее, ближе к берегу, туда, где папа и мама, и красивая тетя еще с дядей Димой, главным папиным по жизни и по работе другом. А затем волна откатывала назад, в сторону горизонта, выпуская Максика из соленых объятий, и он, увязая в остатках прибрежной песчаной каши, вскакивал на ноги и бежал туда, где заканчивался этот мокрый песок и начинался сухой, рассыпчатый и горячий, чтобы кинуться в него с разбегу, зарыться по самый кончик подбородка и замереть.

Но это у него не получалось… Индийская эта волна за время его спотыканий, откатившись, успевала совершить новый океанический цикл, вернуться обратно и накатить на мальчика с новой мокрой и соленой силой — подхватить, приподнять, перевернуть и опрокинуть в себя по новой, чтобы в очередной раз затащить на ближайшую, нестрашную глубину и, как и прежде, швырнуть свою добычу в сторону земли…

Нина смотрела и думала, что так же, наверное, радуется жизни ее другой сынок, Ванечка, второй близнец. И что, наверное, купаясь в том, другом океане, на другом конце земли, и, зарываясь в тот, тоже чужой песок, американский, он ничего не знает о тех, кто так же смотрел бы на него с берега с восхищением и трепетной любовью, — о настоящих своих родителях. И она вдруг поймала себя на мысли, что впервые подумала о сыне не только от своего имени, от материнского, но и от Шуркиного тоже. И мысли этой она была благодарна…

А Ванюха думал, что если бы большевики снова взяли верх, то пришлось бы, наверное, опять спекулировать иконами и мотаться в Ярославль, заранее готовя стрелки на трассе с тамошними фарцменами-досочниками. И место должно быть с перекрестком, чтоб надежней было при шухере утопить педаль и отвалить в сторону от шоссе, где не будет уже столько дорожных ментов и где при случае можно вывернуть в лесополосу и пересидеть там с Богом и его «мамками»…

А Дмитрий Валентинович, втирая очередную порцию солнцезащитного состава в загривок стройной гражданке, которая невеста, думал, что все теперь устаканится в бизнесе окончательно при новых решительных властях, и рано или поздно наступят времена, когда он, сен-сей, теряющий прошлое лидерство быстрее, чем бывший ученик организует накопление совместного благосостояния, снова сможет занять достойное и привычное место авторитетного учителя по жизни, а если короче — авторитета…

… Так вот, Милочка, никому не поведав истинной причины, насмерть обиделась на родню из-за той самой таиландской поездки в конце августа. Макса забрали из Мамонтовки в пятнадцать минут: дядя Шура пригнал к ним на своей красивой машине и велел собираться как можно скорее — вечером надо улетать на Индийский океан, туда, где Африка, но еще правее по глобусу и еще дальше. После этого Макс уехал с отцом, а Полина Ивановна ничего не могла понять: дочка замкнулась, ушла к себе и не выходила до конца дня.

«Уроки, наверное, — подумала мать, — пусть занимается».

В учебе дочь успевала неважно, не как это получалось у Нины. При этом старалась: мать отмечала искренние попытки Милочки выбраться из троек и закрепиться в «хорошистках», но получалось это у нее плохо, а учиться становилось с каждым днем труднее. Да и отвлекающих от занятий увлечений образовалось вокруг немало: видео, дискотеки. Видик с японским телевизором им подарил Шурка: привез, соединил и включил — музыкалку сначала, а потом про погоню и убийство на крыше. Тогда Милочка обалдела просто: такого у них в классе не было еще ни у кого. Она повисла на дяде Шуре в тот день, обцеловала всего и попросила еще кассет разных. Дядя Шура погладил ее по щеке, ущипнул за попку и пообещал. А когда привез обещанное через месяц, то снова поцеловал, в губы, кажется, чмоком таким отеческим, и шутливо потрепал по ягодицам, по одной сначала, а потом по другой…

А на следующий день Милочка впервые разрешила себе вольность: отстегнула видик от телевизора, забрала кассеты и без спросу унесла все это к подруге-однокласснице — смотреть с ребятами музыкалку на чужой территории. Вернулась припозднясь, чего раньше тоже не бывало, без видика и без кассет. Оставила, сказала она матери, до завтра, а то нести вечером опасно было.

Но не это явилось самым неприятным в получившейся ситуации. Полина Ивановна обнаружила, что от дочки пахнет вином. Вином не вином, то есть она не знала конечно же, но что природа запаха изо рта алкогольная, было несомненно. Отпираться Милочка не стала, сказала, пива выпили с пацанами, что такого? И это невесть откуда взявшееся, неожиданно равнодушное спокойствие дочкино по поводу собственной нетрезвости и выпитого пива озадачило Полину Ивановну настолько, что про унесенное из дому добро она вспомнила только через два дня. Впрочем, и магнитофон вернули, и жизнь тоже вернулась в привычное русло.

Полина Ивановна решила на этот первый раз не раздувать кадила, а спустить приключившуюся историю на тормозах как случайную. Но осадок неприятный внутри остался и на какое-то время застрял в глубине где-то, до конца так и не растворившись.