один из мужиков лег на лед, зачерпнул в ладони невскую воду и стал жадно пить. Его примеру последовали еще несколько человек, в том числе женщины и та маленькая девочка в мокрой одежде.

— Они что спятили? — поинтересовался Саша. — Самый центр города. В Неву идут все стоки. Это же просто суп из бактерий!

Остальная публика, воспользовавшись затишьем и успокоением волнения в «иордани», в которой временно никто не плескался, стала наполнять водой ёмкости всех форм и размеров: от кринок и кувшинов до деревянных ведер и бурдюков.

— Они тоже будут это пить? — спросил Саша.

— Окроплять дом, — уточнил Никса, — ну, и пить, конечно.

— Слушай, это надо остановить! — воскликнул Саша.

Никса обнял его за плечи.

— Саша, ты знаешь историю архиепископа Амвросия? — спросил он.

— Может быть, по-моему, Амвросиев было много.

— Не слышал о Чумном бунте?

— Слышал, конечно.

— Я имею в виду архиепископа Московского Амвросия Зертис-Каменского.

— Не помню. Напомни.

— Дело было при прапрабабушке, когда в Москву пришла чума. Говорят, что в день умирало по тысяче человек, люди падали мертвыми прямо на улицах или трупы выбрасывали из домов, и их не успевали убирать.

— Иногда хоронили в садах, на огородах или в погребах, — добавил Рихтер.

— Еще при Петре Великом над Варварскими воротами Китай-города был помещен список Боголюбской иконы Божией Матери, — продолжил Никса. — Во время эпидемии в народе распространился слух, что икона исцелила многих людей во Владимире. Так что перед Варварскими воротами начали собираться толпы людей, икона была снята, перед ней совершались молебны, и каждый желающий мог приложиться к ней.

— Во время чумы? — переспросил Саша.

— Да, именно, — кивнул Никса.

— И куда смотрела собеседница Вольтера Екатерина Алексеевна?

— Государыня была в Петербурге, — вступился Рихтер.

— А назначенный ею архиепископ Амвросий — в Москве, — продолжил Никса. — Он с Вольтером не переписывался, но прекрасно понимал опасность и приказал убрать икону, прекратить молебны, а короб с пожертвованиями — опечатать. Толпа не позволила унести икону и решила, что архиепископ присвоил деньги. Ударили в колокол на Набатной башне. С криком «Грабят Богородицу!» вооруженные топорами, дубинами, камнями и кольями мятежники бросились сначала в Кремль, в резиденцию архиепископа в Чудовом монастыре. Амвросия там не нашли, но монастырь разграбили. Настигли его в Донском монастыре, где он и был убит. После этого бунтовщики начали громить карантинные заставы, чумные больницы и дома знати. Пришлось применить силу, чтобы подавить бунт.

— Считаешь, что меня тоже разорвут на куски эти милые люди? — спросил Саша.

И кивнул в сторону веселых горожан над ледяной прорубью.

— Вполне могут, — сказал Никса. — Поэтому я тебя туда не пущу.

— Сколько человек погибло при подавлении восстания? — спросил Саша.

— Около ста, — сказал Рихтер, — более трехсот было арестовано, и четверо казнены. Те, кто принимал участие в убийстве архиепископа.

— Думаю, что спасли больше, — сказал Саша.

— Да-а? — удивился Никса. — Ты не на стороне мятежников?

— Бунт бунту рознь, — заметил Саша.

— Между прочим, колоколу, в который ударили в набат, вырвали язык, — добавил Никса.

— Туда ему и дорога, — хмыкнул Саша.

— Саш, что с тобой? — поинтересовался брат. — Тебя не подменили? Народ же восстал.

— Это не народ, это чернь восстала.

— Ты выговорил это слово? — усмехнулся Никса. — «Чернь»?

— Иногда других слов нет.

— У истории бунта было продолжение, — сказал Оттон Борисович. — Генерал Еропкин, подавивший бунт отправил Екатерине Великой доклад о событиях, в котором просил прощения за кровопролитие в Москве и об отставке.

— Конечно, лучше было без крови обойтись, — заметил Саша, — но тогда не умели.

— А что можно было сделать? — спросил Никса.

— Ну, там, газ пустить, из водометов облить, резиновыми пулями стрелять.

— Так, — хмыкнул Никса. — Ты, оказывается, можешь посоветовать, как разгонять мятежников.

— Иногда, — согласился Саша. — Никогда не считал, что протестующие всегда правы. Бывают и идиотские протесты. Уволила Екатерина Еропкина?

— Послала приказ об увольнении с открытой датой и наградила двадцатью тысячами рублей.

— Слишком откровенно, конечно, — заметил Саша. — Но понятно.

— Разбираться в причинах бунта и устранять последствия Екатерина послала графа Орлова, — продолжил Рихтер. — Он открыл новые больницы, повысил жалованье докторам и стал платить горожанам за пребывание в карантинах.

— Сработало? — спросил Саша.

— Да, — кивнул Оттон Борисович, — эпидемия пошла на убыль и к зиме практически прекратилась.

— Понятно, — сказал Саша. — Не будь, как архиепископ Амвросий, а будь как Григорий Орлов. В общем согласен. Конечно спасти людей лучше, чем пожертвовать собой. Но это безобразие надо запретить, в идеале царским указом.

— Я не ослышался? — усмехнулся Никса. — Ты хочешь что-то запретить? А как же свобода?

— Нет никакого противоречия, — возразил Саша. — Все очень просто. За жизнь против смерти, за свободу против рабства, за прогресс против мракобесия. Поэтому любой уважающий себя либерал всегда за карантины и разгоны протестующих против них. Так что я всецело на стороне прапрабабушки и её эээ… друга. Здесь до конца зимы будут нырять в ледяную воду?

— Нет, — сказал Никса. — Только три дня.

— Не успеем, — вздохнул Саша. — Но хоть к следующему году. Папа́ со мной не разговаривает, но я ему напишу.

Он написал не только папа́, но и статью в «Колокол». Саша практически не сомневался, что атеист Герцен его поддержит. Более мягкий вариант он сделал для «Морского сборника». На дядю Костю тоже была некоторая надежда.

И попросил Бажанова написать свое авторитетное богословское мнение. Не для «Колокола», конечно. Для дяди Кости и папа́.

И попросил об авторитетном мнении Енохина. Саша бы конечно предпочел Склифосовского, но его лучше было пока не светить.

Как ни странно, лейб-медик тоже был не в восторге от купания в «иордани». Но, как сторонник миазмической теории, боялся не питья из проруби, а собственно купания в ледяной воде и утверждал, что от этого может случиться остановка сердца.

Но печататься даже в «Морском сборнике» престарелый врач согласился только анонимно. «Колокол» ему Саша предложить не решился.

Ну, в конце концов, если Герцену понадобится эксперт, что он сам его не найдет в Лондоне?

С понедельника начинались экзамены, и Саша подготовил еще две записки для папа́, которые ему можно было бы подсунуть в случае благоприятного развития событий.

Грядущая сессия давала шанс покончить с надоевшей «холодной войной», так что Саша плотно засел за книги.

Экзамены принимала высокая комиссия из папа́, мама́, бабиньки и преподавателя по предмету. Начали с русской словесности.

Был яркий январский день с ультрамариновым небом и сияющими снегами на Дворцовой площади.

Саша с тоской посмотрел в окно на это великолепие и пошел «сдаваться».

Окна зала для занятий выходили во двор, однако утром и сюда добиралось солнце, отражаясь в застекленных створках высоченных книжных шкафов, подсвечивая