золоченые переплеты тяжелых фолиантов, играя на золоте канделябров на подоконниках и огромном циферблате напольных часов.

— Александр Александрович, в качестве проверки ваших знаний я дам вам диктант, — объявил Яков Карлович.

Понятно. «Ять» и компания. То бишь «и десятеричное», «ижица» и «фита». Ладно, прорвемся. Накануне Саша все это честно повторил. И вирши про бледного беса, и церковные слова с «ижицей», и греческие с «фитой».

И Грот начал диктовать, а Саша записывать:

— Отецъ мой, Андрей Петровичъ Гриневъ, въ молодости своей служилъ при графѣ Минихѣ, и вышелъ въ отставку премьеръ-маіоромъ…

Саша сразу опознал «Капитанскую дочку» и обрадовался, у Пушкина язык легкий.

Он боялся услышать что-нибудь, вроде бессмертного: «На солнечной дощатой террасе близ конопляника веснушчатая Агриппина Саввична потчевала коллежского асессора Аполлона Сигизмундовича винегретом и другими яствами».

Но на тему дореволюционной орфографии.

— Съ тѣхъ поръ жилъ онъ въ своей Симбирской деревнѣ, и женился на дѣвицѣ Авдотьѣ Васильевнѣ Ю., дочери бѣднаго тамошняго дворянина, — продолжил Саша писать под диктовку Якова Карловича. — Насъ было девять человѣкъ дѣтей. Всѣ мои братья и сестры умерли во младенчествѣ. Я былъ записанъ въ Семеновскій полкъ сержантомъ, по милости маiора гвардіи князя Б., близкого нашего родственника. Я считался въ отпуску до окончанія наукъ. Въ то время воспитывались мы не по-нынешѣшнему. Съ пятилѣтняго возраста отданъ я былъ на руки стремянному Савельичу, за трезвое поведеніе пожалованному мнѣ въ дядьки. Подъ его надзоромъ, на двѣнадцатомъ году выучился я русской грамотѣ, и могъ очень здраво судить о свойствахъ борзого кобеля. Въ это время батюшка нанялъ для меня француза, мосье Бопре, которого выписали изъ Москвы вмѣстѣ съ годовымъ запасомъ вина и прованского масла. Пріѣздъ его сильно не понравился Савельичу. «Слава Богу, — ворчалъ онъ про себя, — кажется, дитя умытъ, причесанъ, накормленъ. Куда какъ нужно тратить лишніе деньги и нанимать мусье, какъ будто и своихъ людей не стало…»

Саша проверил написанное, посыпал песочком и отдал Гроту.

В расстановке в тексте «ятей» и «и десятеричных» он был практически уверен. А «ижицы» и «фиты» у Александра Сергеевича не водились. Почти наверняка!

Яков Карлович взял диктант и погрузился в чтение. Рядом с ним на учительском столе стояла чернильница с красными чернилами.

Учитель сначала смотрел благосклонно, но вдруг нахмурился, схватил перо и что-то исправил.

Потом еще. Вздохнул. И снова опустил перо в чернильницу и что-то отметил в диктанте красным. Сердце у Саши упало.

— «Близкаго», Александр Александрович, — расстроенно прокомментировал Грот, — а не «близкого». «По нынешѣшнему» пишется раздельно, а не через «чёрточку». В «русской грамотѣ» «Русской» с большой буквы. «Борзаго кобеля», — вздохнул он, — «прованскаго масла».

— Это что-то из старославянского? — спросил Саша. — Такие окончания. Очень архаично смотрятся.

— Да, — кивнул Грот. — Но это не значит, что их надо писать, как бог на душу положит.

— Может быть, когда я лучше буду знать церковнославянский, я научусь писать, как во времена Кирилла и Мефодия, — пообещал Саша.

Сашины эмоции отлично выражались только заимствованным из старославянского междометием, начинающимся на «Б» и заканчивающимся на «ть» (по крайней мере, в сетевой орфографии двадцать первого века). Но при мама́ и бабиньке никак нельзя. И вообще отучили.

Кажется, Грот говорил ему про старомодные окончания, но Саша слишком сосредоточился на «ятях», чтобы об этом вспомнить.

Привычка чертова! Там в будущем, заполняя банковские документы в солнечной Болгарии он всегда норовил написать свою фамилию «Ильинский» через мягкий знак, хотя отлично знал, что никакого мягкого знака в болгарском нет и в помине.

— Пять ошибок? — поинтересовался папа́.

— Не совсем, государь, — возразил Грот. — «Француз» с большой буквы. И еще знаки препинания. Александр Александрович, прямая речь выделяется кавычками с двух сторон, даже, если между репликами героя есть слова автора. И не надо никаких запятых после «Слава Богу» и «ворчалъ онъ про себя». Но это ладно. Кавычки, тире и запятые у нас еще впереди. Но, Александр Александрович! «Лишнія деньги», а не «лишніе»!

— Одиннадцать ошибок? — пересчитал папа́.

— Да, — сказал Грот. — Но знаки препинания можно пока не считать. Без них семь.

— Все равно это два, — сказал царь.

— Сроду пар не получал! — заметил Саша.

— Получал, просто не помнишь, — возразил папа́.

— Значит, эта последняя, — заявил Саша.

Но решил, что рано сдаваться, и обратился к Гроту:

— Яков Карлович, а с «ятями» у меня как?

— С «ятями» отлично, — признал учитель. — Ни одной ошибки: ни с «ятем», ни с «ером», ни с «и десятеричным».

— Супер! — сказал Саша.

Сжал руку кулак и поднял большой палец.

— Я это сделал!

— Что ты сделал? — запальчиво спросил папа́. — У тебя два!

— Я бы не был так строг к Александру Александровичу, — осторожно возразил Грот. — Он старался и смог освоить правила, которые были для него очень сложны.

Комплимент выглядел сомнительно, но внушал надежду.

— Мне кажется, можно три поставить, — предложил учитель.

Папа́ протянул руку ладонью вверх.

— Дай мне! — приказал он.

Грот встал из-за стола, подошел к царю, с поклоном отдал Сашин диктант и, пятясь, вернулся на место.

Папа́ окинул взглядом листок и поморщился.

— Мои дети в снисхождении не нуждаются, Яков Карлович, — бросил он. — И, если у моего сына «два» — так ставьте ему «два».

Грот опустил глаза и побледнел. Ну, да! Двойка ученика: просчет учителя.

— А пересдать можно? — спросил Саша. — Яков Карлович, я понял про окончания.

И встретил удивленный взгляд мама́.

— Саша, ты хочешь еще раз сдать экзамен? — спросила она.

— Да, — кивнул он. — А что не так? Я понимаю, что работа Якова Карловича стоит денег. Я готов заплатить за дополнительные часы.

— Ах, да! — хмыкнул царь. — Ты же у нас купец! Третьей гильдии!

— Надо же с чего-то начинать, — невозмутимо заметил Саша. — А что на третью уже тяну?

— На третью тянешь, — скривился император.

Мама́ ласково посмотрела на папа́ и легко коснулась его руки.

— Это же великолепно, что Саша хочет пересдать, — заметила она. — Мне кажется, надо ему позволить.

— Не ценишь, что тебе Бог дает, — упрекнула бабинька папа́ (разумеется по-французски). — Мне бы такого сына!

И через паузу добавила:

— Еще одного.

И Саша совершенно четко понял, что под первым она имеет в виду совсем не папа́.

— Хорошо, — согласился царь. — Пусть пересдает.

Подавать при подобных условиях написанную накануне записку про новую орфографию Саша счел неуместным. Ладно. Что Бог не делает, все к лучшему. Похоже не только «ять» виновата, правила написания окончаний тоже надо менять. Значит, переписывать проект.

Да и о последней публикации в «Колоколе» папа́ лучше лишний раз не напоминать.

Ну, ничего. У Саши в загашнике была еще одна записка.