Уходя, Жена Финансиста, одарив меня взглядом, который обычно посылает женщина мужчине, не оправдавшему ее ожидания, проходит к кассе, горделиво расплачивается и уходит.

Мою руки, жду следующего клиента. «Сложный», — записан он в моем рабочем блокноте.

Владелец двух строительных корпораций, смуглый, с тяжелой смоляной головой, дружит с принцем Альбертом и любит обычную, но молодую и сильную нравом женщину. Богат, щедр, жесток и сентиментален. Отелло и Пьеро. Сплошные блоки в спине, тяжелый череп, дряблые ягодицы. Обида, ненависть и желание быть любимым проникли в тело так глубоко, что одним массажем тут не обойтись. Я рекомендовал когда-то ему психоаналитика, но клиент был непреклонен: «Еще мозгоправа мне не хватало!»

…Это повторялось последний месяц нашей с ним работы. После сеанса общего расслабляющего Сложный рыдал малышом, матерью оставленным, упершись в мою волосатую грудь, прикрытую хлопком зеленой хирургической рубашки. Его экстравагантная и отчаянная искренность наряду с финансовой мощью и статусом воротилы подкупали меня. Я сочувствовал ему.

— Она изменяет мне… и врет, врет… все время врет!.. Могу убить ее, любовников этих, все могу, а разлюбить ее не могу, не могу, понимаешь?! — голосит он сквозь частые всхлипы.

Я поглаживаю его мрачную, недобрую, мелко подрагивающую от сдавленного плача голову.

— Бывает, бывает… Надо жить дальше… Вы ведь сильный…

Через два года, пропитанное обидой и горечью, тело его изъест себя саркомой и умрет. А пока я совершенно естественно нахожу слова, что могут хоть как-то ослабить муки стареющего, угрюмого и сильного самца, чья юная самка счастливо и легко отдается молодым и веселым.

Выплакавшись, он расхаживает по кабинету, как человек, что-то мучительно вспоминающий.

— Мне пора! — говорит он вдруг и жмет большой сухой ладонью мою — большую и мясистую.

Когда он будет проходить сложную химиолучевую терапию в Германии, молодая самка сбежит к его партнеру. Думаю, это обстоятельство лишило его сил, и борьба с болезнью не только потеряла смысл, но и стала бременем, ибо взывала к жизни.

После трех «контактов» обычно отдыхаю, набираюсь сил. Сижу в холле клиники и смотрю телевизор, попивая чай. Листаю каналы, очарованный несусветной ерундой ток-шоу и сериалов, отдыхаю со скоростью 24 кадра в секунду. И вдруг — ба! мой Генерал!

Сидит, окруженный нацеленными в голову, точно дулами пушек, микрофонами телеканалов. Суров, собран, глядит исподлобья.

— Мы остановим заразу терроризма! — вещает он не сомневаясь. — Мы сделаем это, потому что мы можем!

На подходе новый клиент. Нужно произвести хорошее впечатление: быть вежливым, грамотно отвечать на вопросы, внимательно слушать, работать первый сеанс не во всю мощь и непременно внушить надежду на исцеление.

Покрываю стол свежей простыней, расставляю масла, крема, гели, присыпки, омываю руки, приседаю (для бодрости), глубоко дышу. Новый человек — новая история, новая боль. Следует подготовиться. Не могу иначе…

Антонио встал и переставил диск.

— Привез с Ибицы, — сказал он.

Музыка нагнала фон, фон — настроение, и разговор потек в нужном русле. В квартире Антонио можно говорить только о женщинах, и если, скажем, начать разговор о бухгалтерском учете, то сведется он все равно к женщинам.

Антонио — большой любитель женщин. Ставший мужчиной в тринадцать и крайне впечатленный полученным опытом, к сорока он не сбавил оборотов.

Если вскрыть все ящики, из которых состоит Антонио, то в углу каждого непременно отыщется фигуристая молодуха не старше двадцати пяти. Ему скоро сорок, выглядит он на тридцать, думает о сексе как в двадцать.

— Как твоя последняя? — спрашиваю, не в силах оторваться от международной предметности его быта.

— Какая именно?

— Ну, та, что заглатывает целиком? — говорю, сконцентрировавшись на самурайских мечах.

— А… Так это… Уже все вроде…

— Она же тебе нравилась…

— Да, да, нравилась… Но в одно утро, понимаешь, встал раньше обычного, отлить вроде, смотрю на нее, на спящую, а у нее нос и горбинка на носу невнятная какая-то… Я как представил, что через годы с горбинкой этой будет… В общем, разонравилась она мне, понял, что не моя женщина.

— Из-за горбинки?! Так ведь, э-э-э, пластика носа там, хирургия…

— Не знаю, не знаю… — промямлил Антонио, присаживаясь на высокую тахту. — Видишь ли, хочу найти, чтоб все по мне…

— Блин, это же бред! Тебе пошел пятый десяток — какие на хрен идеалы?!

— Почему идеалы? Просто хочу, чтобы женщина подходила мне. Выпьешь еще?

— Наливай. Слушай, когда ты успел всей этой экзотической фигней затариться?

— Да… Путешествую много. Кое-что здесь покупаю, что-то дарят. Бивни, например, здесь у одного индолога купил. Мечи подарили, плетенки из Таиланда привез, кувшин с Китая, в общем — с миру по нитке.

— Ясно. Ну, это… Нос с горбинкой. И что ты ей сказал? Она, как я понял, планировала с тобой встретить счастливую старость.

Мы синхронно засмеялись. Дряхлый Антонио и начинающая стареть молодуха с разросшейся горбинкой на носу выглядели анекдотично.

— Ничего не сказал особенного. Сидим вечером у меня, фильм смотрим. Она раз — и на мне. Ну, потрахались. Через двадцать минут снова ластится. Я ей говорю: «Малышка, я фильм смотрю. Мне интересно». А она, знай себе, все лезет. Я ей второй раз говорю. Ноль реакции. «Малышка, иди помой посуду». Обиделась. «Я, — говорит, — домой лучше пойду». «Иди, — говорю, — пока». Ну, вот и все, в принципе.

— Не жаль? Как-никак искусница…

— Новая у меня старушка, правда, двадцать семь ей, зато визжит как резаная. — Антон вскинул брови и мечтательно вытянул губы. — Такое вытворяет… Никаких комплексов. Завожусь, как в восемнадцать…

— Это показатель…

— Еще какой… И не обидчивая, знаешь. Не напрягает. Комфортная телка, в общем.

Стены в квартире Антонио завешаны эротическими плакатами. Со всех сторон, не тая искуса, на меня взирают европейки с красивыми персиковыми бутончиками между ног, тугозадые негритосочки, гибкие азиатки с невинными лицами, рыжие ирландские фурии, латиночки, лоснящиеся от загара и приятной истомы… О чем еще можно говорить, пенясь в стекающих отовсюду эстрогеновых потоках!

— Антонио, а семья? А дети? Памперсы там всякие, школа, институт, трудности характера… Не хочешь?

— Ну почему не хочу… Видишь ли, все по-разному к этому приходят. Ты вот рано пришел, кто-то вообще не хочет, а я хочу, но еще не пришел. Одно радует: тянет меня последнее время к чему-то стабильному, и…

— Ни хера себе стабильность! — прерываю его, с трудом отводя взгляд от персикового лона европейки. — Третья девица за месяц. Если это стабильность, то у других, выходит, глубокая заморозка. Нет, Антонио, семья — это не для тебя. Обязательства, ответственность, времени постоянно в обрез, страхи за детей, одна и та же задница прижимается по ночам. Ты у молодой роскошной девицы умудрился отыскать гребаную горбинку на носу, после чего выдал ей расчет, а жену после родов — с растяжками, обмякшими сиськами — тоже рассчитаешь?! Так что не парь меня насчет семьи. Налей лучше, выпьем…