Клорати, с планеты Словин, Джохору

Боюсь, об Инсенте не могу доложить ничего хорошего. Я оставил ему учебные материалы наших ревизий, но он, терзаясь угрызениями совести за то, что злоупотреблял «игрой в математические символы», слегка переусердствовал. Его душевный и умственный механизмы должным образом не усвоили оставленную ему информацию, переполнились, и у него возникла потребность навязчиво поучать. Он оставил мне записку и отбыл на Словин на моем собственном космолете.

Его доводы таковы: Словин, слишком долго подчинявшийся Волиену и только что сбросивший свои цепи (прошу прощения за пафос!), должен быть легко предсказуем и легко диагностируем. Часть материала, который я ему оставил для изучения, относится к Северо-Западным Окраинам Шикасты. Если вы помните, эта зона Шикасты в течение почти двух тысяч лет (в их летоисчислении) была жертвой одной из самых жестоких и длительных тираний, когда-либо существовавших даже на той несчастной планете, — тирании христианской религии, которая не терпела никакой оппозиции и удерживала в своих руках власть страшными методами: убивая, сжигая на кострах, пытая противников, если не получалось добиться своего более простым и эффективным воздействием на умы и «промыванием мозгов». В начале двадцатого Ш-столетия эта религия ослабила свою хватку, в основном в результате — благодаря новым технологиям — открытия Шикасты для массового межпланетного туризма. Тираны Северо-Западных Окраин не могли дальше сохранять у своих граждан веру, будто христианство — единственная религия. И к недавно еще порабощенным народам постепенно просочилась истина, что Северо-Западные Окраины по сути своей — отсталая провинция, по сравнению с другими регионами Шикасты, цивилизация которых была более древней и более развитой.

Потом последовал такой период, когда народы этого региона (географически он невелик) получили возможность наслаждаться свободой мысли, размышлений; свободой исследовать возможности, которой они были лишены много сотен Ш-лет. Но поскольку они были так воспитаны различными сектами своей религии, что им требовалось иметь над собой власть, «священников», вероисповедание, догмы, указы, они снова стали искать для себя все это, в таких же формах, но под другим названием, а именно — в «политике». Появились новые «религии», но без «Бога», которые были идентичны во всех отношениях сектам прошлого, ориентированным на «Бога». У каждой имелся свой священник, с которым невозможно было не согласиться, приказам которого предписывалось подчиняться, и все обязаны были постоянно декламировать и цитировать; а малейшее отступление от «линии» заслуживало жестокого наказания; от изгнания из общества и потери работы и вплоть до смерти; точно такой же догмой в недавнем прошлом являлось Священное Писание. Каждая новая светская религия утверждалась, используя методики «промывания мозгов» и воздействия на умы, заимствованные от великих образцов для подражания, священников, которые неуклонно совершенствовали свои методы целые две тысячи Ш-лет; причем все эти их хитроумные приемы оттачивались, по мере того как возрастали психологические мудрствования.

Короче говоря, свобода невозможна для народа, приученного к необходимости тирании.

И с этим посланием наш бедный Инсент был вынужден ехать на Словин.

В течение нескольких В-веков планета Словин была закрытым местом, жители которого вели однообразную жизнь; планета была бедна, у нее отнимали все богатства, ею управляла Колониальная Служба Волиена, а порядок на ней поддерживала полиция Волиена, используя тюрьмы и палачей. И вдруг Словин «сбросил ярмо». Меньшинство, на которое опирался Волиен в своих интересах, спаслось бегством или было уничтожено, кое-кто превратился в патриотов. Весь Словин бурлит сейчас от новых партий, основанных группами военных, его освободивших. Каждая из них имеет — а как же иначе — своего лидера, армию и вероучение, которое группа защищает от всех других групп, сплошь и рядом дело доходит до кровопролития. Одна партия стоит за объединенный Словин, другая — за федерацию регионов Словина и так далее. В воздухе носится Риторика Свободы, потому что народ осознает — он свободен.

Группы, армии, секты, партии, фракции: в Словине их полно, как и на любой другой «освобожденной» планете.

Инсент направился прямо в столицу, начал искать самую большую и влиятельную партию, но обнаружилось, что каждый житель планеты называет разную. В результате Инсент выступил с заявлением, что он-де, «беспристрастный, незаинтересованный доброжелатель из отдаленной планетной системы», намерен обратиться к освобожденному народу Словина в такой-то и такой-то день на центральной площади столицы, и его обращение должен услышать каждый житель планеты.

Так вот, уже сама стилистика его обращения должна была привлечь внимание, потому что эпитеты вроде незаинтересованный и беспристрастный тут уже не в ходу: их автоматически связывают с качествами, обесцененными коррупцией и безобразиями, творившимися под властью Волиена, и, наконец, эти слова затерты от частого употребления в бурный, фанатичный, кипящий страстями период «освобождения». «Незаинтересованный»: что бы это значило?» — спрашивали друг друга словинцы. И, выяснив значение этого и подобных слов, только посмеивались: какой вздор, какая идеалистическая чепуха! Но это говорилось с чувством легкой зависти. С ощущением какой-то потери.

Эти высокие, хрупкие, серебристые создания всегда вызывали у иностранцев сильнейшее желание их защитить, глубочайшее сочувствие из-за их кажущейся уязвимости; и наш Инсент на этой планете был почти вне себя от эмоций, наблюдая, как словинцы приближаются друг к другу неуверенно и нерешительно в эти новые времена, прощупывая своих соотечественников и расспрашивая их. Словинцы напоминали Инсенту тех изысканных сверкающих насекомых, которые живут одну ночь, а потом теряют крылышки и умирают, и он знал, что должен спасти их от самих себя, если только сумеет заставить их его выслушать. «О бедные, бедные словинцы», — бормотал Инсент, мысленно репетируя обращение, оттачивая каждую фразу, отыскивая прежде всего подходящие слова, которые как по волшебству позволят жителям сбросить наследие векового гнета Волиена и своей унылой однообразной жизни.

Сами же словинцы не отдавали себе отчета, что их в этом поразительном обращении привлекли именно его «непохожесть» и «отличие». Что значит слово «непредвзятость»? А великодушие? Или же: обособленный, почтенный, рыцарственный? Там и сям, или где-то еще, возможно, даже когда-то на самом Словине, попадались такие люди, в обиходе которых были эти слова, но умели ли они правильно ими пользоваться?

В тот великий день Инсент, вне себя от экзальтации и стоящей перед ним задачи, стоял на пьедестале на центральной площади столицы, в окружении многих тысяч перешептывающихся, серебристых, тонких, изящных словинцев, которые собрались не монолитной массой, но компаниями и группками, все вооруженные, все приверженцы разных партий, все смотрели вверх своими блестящими многогранными глазами, надеясь услышать какую-то истину, которая раз и навсегда просветит их. Это объяснялось тем, что они бессознательно тянулись к объединению, потому что так долго были консолидированы с Волиеном. А в последние несколько дней произошло весьма благоприятное для Инсента событие: начались сражения по всему Словину между группами партизан и армиями, и теперь все жители планеты боялись, что разразится гражданская война.