сурово, брови нахмурены. <…>Спрятав ложки в глубокую прореху ватника, беспризорный с протянутой рукой стал обходить слушателей. Некоторые давали деньги, вынимали из сумочек кусочек обмылка, горсть пшена, щепотку соли, и все это исчезало под ватником беспризорного, очевидно, в подвешенном мешочке. Есенин вынул пачку керенок и сунул в руку мальчишке».

Имажинисты и супруги Каменевы

Чета Каменевых до 1927 года проживала на территории Кремля, в Потешном дворце, в самом конце так называемого «Белого коридора», направо. Позже Лев Борисович и Ольга Давидовна (сестра Троцкого) переехали на Манежную улицу (дом № 9), и вскоре развелись. Лев Борисович Каменев, по мнению многих, добродушный, буржуазный, не склонный к интригам был человек. Гораздо меньше симпатий вызывала его супруга. В 1918 году Каменев – председатель Моссовета. В этот период имажинисты общались с ним довольно близко. Вадим Шершеневич встречи с этим государственным мужем описывает тепло: «Каменев после приема сразу переставал быть председателем Моссовета и делался англообразным, барственным писателем. Думаю, что он отдыхал в беседах с нами от ежедневной перегрузки. Даже в годы и дни, когда было трудно получить пропуск в здание Моссовета, комендатура нам давала пропуска, не глядя в наши документы». Сергей Есенин, юный и очаровательный, навек запечатлен рядом со Львом Каменевым на открытии памятника поэту из народа Алексею Кольцову, по выражению Каменева – «поэту черной кости», у стен Китай-города. Имажинисты по очереди получали в Моссовете разрешение на открытие книжных лавок: первыми – А. Кусиков и В. Шершеневич, после – С. Есенин и А. Мариенгоф. Читаем у Мариенгофа: «А когда в Московском Совете надобно было нам получить разрешение на книжную лавку, Есенин с Каменевым говорил на олонецкий, клюевский манер, округляя «о» и по-мужицки на ты: «Будь милОстив, Отец рОднОй, ты уж этО сделай». Рюрик Ивнев, единственный из плеяды имажинистов доживший до рубежа прошлого века, открыл секреты еще одного совместного дела имажинистов – кафе «Стойло Пегаса»: «Моссовет предоставлял большие льготы, освободив от многих существовавших тогда налогов на частные предприятия такого рода. Кроме того, кафе имело разрешение на работу не до двенадцати часов ночи, а до трех часов утра. Потому оно процветало, и у нас оставалось, за вычетом всех расходов, достаточно средств, чтобы вести издательские дела». Далее Рюрик раскрывает главный козырь деятельности «Стойла»: наличие, с ведома Моссовета, отдельных кабинетов «для свиданий» в полуподвальном этаже литературного кафе. Ольга Давидовна Каменева, до 1920 года заведующая Театральным отделом Наркомпроса, тоже была хорошо знакома с творческой интеллигенцией, курировала кафе «Красный петух»… Поэт Владислав Ходасевич, прозванный И. Буниным «муравьиной кислотой» за острый язычок, дает этой даме следующую едкую характеристику: «<…> существо безличное, не то зубной врач, не то акушерка. Быть может, в юности она игрывала в любительских спектаклях. Заведовать Тео она вздумала от нечего делать и ради престижа».

Ольга Каменева собирала у себя дома литературный салон с обедами и чтением литературных новинок, а Лев Борисович принимал дома просителей: ученых, артистов, писателей. О посещении имажинистами квартиры в Потешном дворце говорят лишь косвенные упоминания. Например, цитата из мемуаров поэтессы Нины Серпинской: «Сергей Есенин, развозимый в автомобиле играющей роль меценатки Ольгой Давидовной Каменевой с постоянными плитками шоколада в муфте, иронически и печально говорил: «Пшенная каша с маслом публике нужнее стихов. Мы – добавление, придаток к кушаньям!» Нельзя осуждать голодных. Также и он, и мы выступали охотней, потому что нас подкармливали дежурными горячими блюдами, суррогатным кофе и псевдопирожными на сахарине». Из воспоминаний В. Ходасевича в качестве дополнения: «<…>очевидно, за наше жалованье мы обязаны были не только служить в Тео, но и составлять литературный салон Ольги Давидовны». Это было интересное время тесного контакта власти с народом, о котором писала Надежда Мандельштам: «Вожди еще не разучились ходить пешком. <…>Мы еще считали вождей обыкновенными людьми, способными на обыкновенные слова». Обратимся еще раз к воспоминаниям Ходасевича и представим себе квартиру Каменевых: «Много книг, и многое, вижу, не разрезано. Да и где ж так скоро прочесть все это? Видно, что забрано тоже впрок и для справок на случай изящного разговора». Среди этих книг была и «Трерядница» Сергея Есенина с дарственной надписью: «Дорогому Льву Борисовичу Каменеву. Многопризнательный Сергей Есенин. 1920 24 июня». А.В. Луначарский с разрешения В.И. Ленина уволил Ольгу Давидовну с поста заведующей Театральным отделом Наркомпроса в 1920 году.

Моссовет

Потешный дворец

Цирк на Цветном бульваре

Открытый в 1880 году Альбертом Саламонским, Московский цирк на Цветном бульваре после революции был национализирован, и стал Первым государственным советским цирком. В новой России деятельность цирков официально была признана искусством. В старейшем и главнейшем цирке страны выступали Анатолий и Владимир Дуровы, целая плеяда клоунов, иностранные артисты-гастролеры… Много номеров было с дрессированными лошадями. Есенин дружил с Владимиром Дуровым, посещал его живой уголок и цирк, конечно. Дуров однажды с удивлением наблюдал, как его обезьянка, обычно равнодушная к посторонним, ерошила золотые волосы Есенина, обнимала его за шею нежно. В одном из писем Галина Бениславская упрекает Есенина: «Ведь заметили Вы, что Дуров не кормил одного тюленя, дошло. А людей не хотите видеть. Пример – я сама». Сергей Есенин любил животных и они платили ему любовью.

А вот любил ли Есенин цирк? У поэта был печальный опыт выступления на цирковой арене: несколько раз он выезжал на манеж верхом, но вскоре упал с лошади, повредив нос, на этом и закончил свои выступления. У поэта был свой особый взгляд на дрессуру: он не признавал насилие над животным как метод. Сохранилось воспоминание художника В. Комарденкова о посещении цирка Есениным: «Мы сидели в «Стойле Пегаса», когда поэт Вадим Шершеневич предложил пойти в цирк. Ему надо было дать для журнала очередной отчет о борьбе. Пошли Сергей Есенин, Александр Веснин и я. Мы в цирке, на арене клоуны, и хотя смешного мало, галерка хохочет. Гвоздем программы была борьба. Она занимала целое отделение, которое по времени равнялось двум предыдущим. Пришедшие на борьбу ждут сдержанно. На арене дрессировщик лошадей. Есенин вдруг встрепенулся.

Лошади проделывали сложные движения под звуки вальса. Дрессировщик с остервенением хлопал хлыстом. Сергей Александрович помрачнел, глаза сделались грустными, он встал: «Лошади хотя и умные, но не живые, как автоматы. Вот в ночном, на заливных лугах, лошади со спутанными ногами, но куда живей. И дрессировщик, как парикмахер. Вот бы его во фраке в ночное». Вадиму Шершеневичу удалось задержать Есенина до начала борьбы. Она