В выпускном классе он стал совсем безбашенным, диким, как бродячий пес. Воровал у отца деньги, башлял громилам, которые подпирали стены у винных магазинчиков, похожих на клетки, на 10-й и Браунинг-стрит, и те покупали ему выпивку. Не пиво, хочу заметить. Нет, Фрэнки сразу дошел до стадии «Джима Бима»; устроил нычку под сиденьем машины Майка Шавенко – тот при нем состоял чем-то вроде оруженосца. Возил Фрэнки на все пивные вечеринки, особенно те, куда собирался народ со всего города и где при желании всегда можно было найти приключения на свою голову. Они наливались скотчем, после чего Фрэнки затевал драку – с одним, двумя, тремя парнями, ему было без разницы. Он дрался со всеми желающими и укладывал одного за другим. При этом он был доходягой, что доказывает, что крутой нрав играет в потасовке бóльшую роль, чем природные спортивные данные. Фрэнки стал чем-то вроде легенды, ей-богу. Сам он по рогам получал в процессе неплохо, но, я так понимаю, с тем, что прилетало ему от папаши, это рядом не стояло.

Теперь уже можно признаться – я дал Фрэнки ключ и разрешил ночевать на диване, когда у него дома становилось совсем невыносимо. Несколько раз я заставал его по утрам вырубившимся, с кругами вокруг глаз, как у енота, он храпел так громко, что казалось, задохнется, не приходя в сознание. А однажды – святые угодники! – я увидел, что он лежит на диване буквально с ног до головы залитый кровью: ее было так много, что я едва его узнал. У него был такой вид, будто он попал в аварию: на лице запеклась корка крови, футболка вся почернела и заскорузла до состояния гипса. Пару секунд я думал, что он мертв, но тут раздался этот его жуткий трубный храп. Я отвез его в больницу. Оказалось, что на какой-то пляжной вечеринке он затеял нехилый кулачный бой с двумя третьекурсниками из колледжа. Уложил одного из них и принялся татуировать ему физиономию с помощью нераспечатанной банки «Блэк Лейбла», а второй чувак в это время пытался забить гол с помощью Фрэнковой башки – при этом на ногах у этого гада были шипованные ботинки. Фрэнки закончил с первым, затем вскочил и гнал второго по пляжу еще с километр, после чего измолотил его в кровавую пульпу. У Фрэнки на губах выступила пена, он пытался утопить парня, но тут наконец в толпе наблюдателей прозвучал голос разума, и их растащили. Фрэнки потерял три зуба, а на его скальп наложили сорок с лишним швов. Страшная история.

Конечно, договариваясь с Фрэнки, я обманул ваше доверие: в ваше отсутствие разрешил известному на всю школу «неблагонадежному элементу» заваливаться к нам на ночевку. Можете поверить, мне эта ситуация совсем не нравилась, я оказался перед ужасной дилеммой. Приходилось выбирать – помочь другу или оправдать доверие родителей. Это было непростое решение. Я спрашивал себя: а как бы на моем месте поступил отец?

Во всей этой ситуации Фрэнки проявил себя истинным джентльменом. Не тронул ни единой вещи. Даже пару раз на выходных помогал мне, когда я работал во дворе. Сейчас я думаю, что нам здорово повезло, что его отец ни о чем не догадался и не заявился, чтобы сделать из Фрэнки боксерскую грушу. Возможно, Джеку было до лампочки. К тому времени в мозгах у него уже творилось такое, что его выперли из профсоюза, – так что можете себе представить, до чего он докатился, если с ним так круто обошлись. Последний раз я слышал о нем, когда учился в колледже, – он таки лишился дома, переехал в Нью-Мексико, где поселился в трейлере «Эйрстрим» [71] вместе с проституткой, строившей, если можно так выразиться, карьеру под сенью дорожной эстакады.

Пока вся эта драма с Фрэнки набирала обороты, каждый вечер ровно в восемь я шел в магазин Кулиджа, где работал до полуночи. Если только не нужно было принимать товар: в таком случае помощник управляющего, Херб Нортон, задерживал меня до часу-двух ночи. Утруждаться особенно не приходилось. Херб обычно сидел в офисе и смотрел телик или засыпал на своем уютненьком вращающемся кожаном стуле, который Кулидж именовал «капитанским креслом».

Со мной работал еще один парень, Бен Вульф. Он закончил школу на два или три года раньше и женился на своей школьной подружке. У них родился ребенок, так что Бен работал на трех работах, пытаясь обеспечить семье крышу над головой. Мы с ним устраивали долгие перекуры в переулке и вели разговоры о футболе. Бен был раннинбеком [72] в нашей команде. На поле его практически не выпускали, хоть скорость он разивал весьма приличную. Хороший парень – однажды осенью он как-то привел жену с ребенком поболеть за меня в домашней игре.

Еще один член нашего ночного братства, Даг Ривз, был намного старше нас, занимался сдельной подработкой сразу на нескольких местных предприятиях. Этакий мастер на все руки: не будучи ни электриком, ни сантехником, мог в случае нужды починить неисправные розетки и умел орудовать гаечным ключом. Он обычно не вступал в разговоры – по причине, скорее всего, любви к своей фляжке. От него так несло виски, что ему приходилось обильно обливаться одеколоном. По крайней мере раз за ночь я замечал, как он ныряет за коробки, чтобы отхлебнуть глоток. Бедняга Ривз к тому же не мог протянуть и пятнадцати минут без курева. Мистер Кулидж запретил нам курить в помещении. Дым пропитывал одежду и спальные мешки. Он бы вышел из себя, если бы узнал, что Ривз расхаживал тут с сигаретой во рту. А Херба, полагаю, тут же уволили бы за попустительство. К счастью, заявляться с внезапными проверками было не в обычае Кулиджа. Нелли мне как-то сказала, что ее родители жили как кошка с собакой. По вечерам они просто заявлялись домой, опрокидывали несколько порций виски и разбредались по разным спальням. В те времена так выглядел развод, верно? Ну, так или иначе, их несчастье нас и спасло.

Дела начали принимать какой-то таинственный оборот. Ривз стал тусоваться со мной и Беном во время наших перекуров. Это выглядело странно – он ничего не говорил и не выражал желания присоединяться к разговору. Натужно улыбался нашим шуткам, как обычно делают люди, которые стараются не выделяться и не привлекать к себе лишнего внимания. Поначалу это происходило раз в две смены. А к концу третьей недели моей работы в магазине Ривз ходил за нами с Беном как приклеенный. Сидел, попыхивая сигареткой и прихлебывая из своей фляги. Дошло до того, что мы с Беном не могли даже потихоньку смыться после работы. Стоило нам дождаться, чтобы он перестал маячить на горизонте, и на цыпочках шагнуть к двери, немедленно раздавался грохот упавшей банки с краской или разводного ключа, и откуда-то материализовался Ривз, словно черт из пекла. Оглядываясь назад, я бы сказал, что это было недалеко от истины.

Бен наконец решился и отвел его в сторонку для мужского разговора. Он собирался как можно деликатнее предложить Ривзу прекратить закладывать за воротник и слегка прийти в чувство. Его преследования действовали нам на нервы, и хорошо было бы с этим завязать, да побыстрее. Я помню, с каким выражением Бен вернулся десять минут спустя вместе с Ривзом, следовавшим за ним по пятам, и подошел к полкам, где я раскладывал теннисные ракетки и бейсбольные биты. Бен просит Ривза повторить, что он только что ему рассказал, а Ривз только пожимает плечами и пялится под ноги. В конце концов мы выжали из него признание, что он до смерти боится кого-то, кто прячется на складе. Он называл это существо «ведьмой». Утверждал, что она высокая, тощая и белая как мел. Носит грязное платье до пят. Так он ее впервые и обнаружил – заметил краем глаза подол ее платья, исчезающего во мраке. Он думал, это галлюцинация, его слабая версия розовых слоников. Пока через пару минут не увидел ее во всей красе: он проходил мимо офиса, а она как раз склонилась над Хербом, который, по своему обыкновению, спал. Ривз весь трясся, когда рассказывал. Зубы у него стучали, как в лютый мороз. По его словам, это продолжалось уже две недели – ровно до сегодняшнего дня, когда нам уже надоело, что он ходит за нами по пятам. Вот почему он не хотел оставаться в магазине один – однажды он обернулся, а она стояла по другую сторону стеллажа, зловеще ухмыляясь ему. Он бы уволился, если бы не задолжал в баре и не просрочил месячную плату за квартиру. Если бы ушел, подох бы с голоду. Или свалился бы с сердечным приступом от белой горячки.