– Время начинать, и советую вам игратьпонатуральней! Вы сами видели, что интерес императрицы к вашей персоне нужнолишь подогреть, чтобы он вспыхнул вновь. Однако Лия де Бомон – девица очень,очень непростая. Она только изображает из себя воздушное создание. Характер унее такой, что любому мушкетеру фору даст. Не зря же она так любитпереодеваться в мужское платье, фехтовать, ездить по-мужски верхом...

«Совершенно как Афоня», – ни с того, ни ссего подумал Бекетов и помрачнел, вспомнив об участи своей сестры, материАфони... участь эта зависела только от него...

– Совершенно как ее величество, –улыбнулся уголком рта Гембори, – которой нравится, когда все видят ееочаровательные ножки. Вы слышали тот прелестный комплимент, который сделалаимператрице великая княгиня Екатерина Алексеевна после очередного маскарада? «Какоесчастье, что вы не мужчина, не то сколько нежных женских сердец было бы вамиразбито!» – сказала великая княгиня.

И посланник неприметно усмехнулся, увидев, чтонастороженное лицо Бекетова смягчилось. «Как он прост! – самодовольноподумал Гембори. – Конечно, он же русский... это вам не греческаяквадрига, это всего лишь русская тройка!»

Надо сказать, что сэр Уильям числил себя взнатоках не только живописи, но и конного спорта, и не зря.

– Итак, мадемуазель Лия де Бомон любит, когдас ней обращаются, как с мужчиной, – продолжал он наставлять НикитуАфанасьевича. – Хлопают ее по плечу, обращаются к ней в мужском роде,мсье, то и дело оговариваясь, ах, простите, мадемуазель, причем она просто ввосторге, когда такие обмолвки происходят публично. Но умоляю, сделайте вид,что не испытывайте к императрице ничего, кроме почтения, иначе никто не поверитв ваши ухаживания за де Бомон, а прежде всего, вы не сможете ввести взаблуждение саму государыню. Она сразу распознает, что вы преисполнены страстиименно к ней, и это мигом охладит ее интерес. Итак, начинайте, сейчас я покинувас, ибо господин Бестужев явно хочет мне что-то сообщить.

В самом деле, Алексей Петрович делал послуявные знаки и, завладев его вниманием, подвел к императрице, которая выгляделарастерянной.

– Кто этот человек? – спросила она безобиняков, не глядя на Бекетова, но Гембори не стал строить из себя невинность,делая вид, будто нуждается в уточнениях, а ответил прямо:

– Это дядюшка невесты моего племянника, ееединственный родственник в России, полковник Никита Афанасьевич Бекетов.

– Имя его и звание мне известны, –пробормотала Елизавета. – Ну, если он единственный родственник, тогда,конечно... его присутствие понятно... при девушке должен быть добрый дядюшка.

– Родство молодых и красивых людей иногда бываетопасно для добродетели невесты, – сказал Бестужев весьма ехидно, и Гембориочень натурально рассердился, что потребовало от него больших усилий – еслиучитывать, что эту реплику Бестужев подал по его наущению.

– Напрасно, сударь, – сказал он, поджимаянедовольно губы, – напрасно черните господина Бекетова. Отношение его кплемяннице самое что ни на есть отеческое. Вообще же говоря, – тут на еголице появилось озабоченное выражение, – я должен был бы опасаться задобродетель не невесты, а жениха... я имею в виду моего племянника, ккоему господин Бекетов сделался так расположен, как если бы тот был нежноюкрасоткою.

Озадаченная императрица повернула голову ивзглянула на упомянутого.

Гарольд Гембори, облаченный в ярко-голубойкамзол и чуточку более бледные панталоны (чулки и кружево манжет и сорочечнойотделки были белоснежны, а туфли снабжены столь помпезными золотыми пряжками,что цвета обуви за ними не разглядеть), возвышался во весь свой гренадерскийрост позади бледной от тоски и ревности невесты, однако не делал ни единойпопытки развеселить или развлечь ее, а со скучающим видом разглядывал огромныйаквамарин в своем перстне. Его глаза в эти минуты приобрели совершенно такой жеголубой оттенок. А может быть, это яркий шелк камзола придавал им сей оттенок.Словом, можно сказать, что от жениха исходило голубое сияние.

Елизавета Петровна, имевшая склонность квысоким, атлетического сложения красавцам, оглядела Гарольда придирчиво.

«Аквамарин хорош», – подумала онамельком, а более ничего во внешности жениха ее не раззадорило. Да и проаквамарин императрица немедля забыла, пораженная внезапной догадкою:

– Что вы имеете в виду, сэр Уильям? Вынамекаете... ах боже мой, я вспоминаю разговоры, которые ходили насчетстранных, очень странных, – она выделила эти слова, – пристрастийгосподина Бекетова... неужели он не расстался с ними?!

– Да вы сами изволите видеть, вашевеличество, – лукаво усмехнулся Гембори. – Взгляните только...

Он повел рукой, и, проследив за его жестом,императрица увидела, что Бекетов завладел рукой Лии де Бомон и перебирает еетонкие, обтянутые перчатками пальцы. Ей не было видно выражения лица Лии...довольно, что она видела самую обольстительную из улыбок на лице Бекетова.

– Что-то вы не о том, сэр Уильям, –озадаченно забурчал Бестужев. – Ухаживать кавалеру за девицею не соромно,а мадемуазель де Бомон – французская девица, это всякому известно.

Елизавета Петровна смятенно оглянулась ивстретилась взглядом с Гембори. И по выражению его желтоватых глаз она поняла,что английскому посланнику ведомо то, что известно далеко не всякому, а преждевсего – подлинное имя Лии де Бомон. И она вспомнила первую встречу с ней...вспомнила, как прелестная француженка присела перед русской императрицей вреверансе, а граф Михаил Илларионович, запинаясь от волнения, отрекомендовал:

– Ваше величество, позвольте представить вамкавалера Шарля д’Эона, посланника его величества короля Франции!

– Не обманул! – разнеженноусмехнулась Елизавета, проводя ноготками по гладкой, словно бы мраморной грудисвоего нового любовника. – И в самом деле кавалер. Да еще какойгала-антный!

Шарль-Женевьева-Луи-Огюст-Андре-Тимоти д’Эон(Лия де Бомон тож) натянуто улыбнулся: он не понял ни слова, ведь императрицаговорила по-русски. Впрочем, она тут же повторила свои слова на французскомязыке, которым владела весьма изрядно, и Шарль улыбнулся снова: на сей раздовольно.

О да, он имел все основания быть довольнымсобой, потому что, кажется, вполне удовлетворил эту русскую вакханку. Честноговоря, в первую минуту, когда д’Эон сообразил, зачем императрица решиланазначить только что представленного ей французского посланца-посланницу своейночной лектрисой, он откровенно струсил. Вдобавок всем было известно, чтоЕлизавета ничего и никогда не читала, кроме Священного Писания.