Не успел Морган сформулировать эту аксиому рыцарского кодекса и высказать вполне исполнимое пожелание, как в дверь, через которую он вышел, три раза постучали раздельно, на масонский лад.

— Господа, — приказал монах, вероятно исполнявший роль председателя, — живо капюшоны и маски! Мы не знаем, кто это к нам пришел.

Все немедленно повиновались: монахи опустили капюшоны, Морган надел маску.

— Войдите! — сказал председатель.

Дверь отворилась, и на пороге появился брат-прислужник.

— Посланец генерала Жоржа Кадудаля просит ввести его в собрание, — доложил он.

— Он ответил на три установленных вопроса?

— Слово в слово.

— Так введите его!

Брат-прислужник вышел и минуты через две вернулся в сопровождении одетого по-крестьянски мужчины, с большой круглой головой и густой рыжей шевелюрой, — типичного бретонца.

Он вошел в круг сидящих монахов без малейшего смущения и остановился, вглядываясь поочередно в каждого их них, ожидая, когда же заговорит хоть одна из двенадцати неподвижных статуй.

Но вот председатель обратился к нему:

— От чьего имени ты пришел?

— Тот, кто меня послал, — ответил крестьянин, — наказал мне, если меня спросят, сказать, что я пришел от имени Иегу.

— Ты должен сообщить нам нечто на словах или принес письменное послание?

— Я должен ответить на вопросы, которые вы будете мне задавать, и обменять клочок бумаги на деньги.

— Хорошо. Начнем с вопросов: что сейчас поделывают наши вандейские братья?

— Они сложили оружие; но скажите только слово, и они опять возьмутся за него.

— А почему они сложили оружие?

— Они получили приказание его величества Людовика Восемнадцатого.

— Мы слышали о воззвании, написанном рукой самого короля.

— Вот вам его копия.

И крестьянин протянул бумагу председателю. Тот развернул ее и прочел вслух:

«Война способна только вызвать ненависть к королевской власти и страх перед ней. Монарх, вновь воссевший на трон после кровавых битв, никогда не будет любим. Итак, надлежит прекратить кровавую борьбу и довериться общественному мнению, которое возымеет силу и вновь признает спасительные устои. Лозунг «Бог и король!» скоро станет призывом для французов. Да соединятся рассеянные по всей стране роялисты в единое могучее целое! Надлежит предоставить сражающуюся Вандею ее горькой участи и вступить на мирную и разумную стезю. Роялисты Запада уже сделали свое дело, пришло время опереться на роялистов Парижа, которые уже все приготовили для близящейся реставрации».

Председатель поднял голову, встретился глазами с Морганом, и из-под капюшона сверкнул его взор.

— Брат мой, — проговорил он, — вот и сбылось только что высказанное тобой пожелание: роялисты Вандеи и Юга докажут свою бескорыстную преданность!

И он стал дочитывать воззвание:

«Евреи распяли своего царя, и с тех пор они блуждают по всему свету. Французы гильотинировали своего короля, и они будут рассеяны по лицу земли.

Дано в Бланкенбурге 25 августа 1799 года, в день наших именин, в шестой год царствования нашего.

Подписано: Людовик».

Молодые люди переглянулись.

— Quos vult perdere Jupiter dementat![11] — воскликнул Морган.

— Да, — согласился председатель, — но когда те, кого Юпитер хочет погубить, олицетворяют собой возвышенный принцип, надобно их защищать не только от Юпитера, но и от них самих! Когда на Аякса обрушились гром и молнии, он уцепился за утес и вскричал, грозя небу кулаком: «Я спасусь наперекор богам!»

Потом он повернулся к посланцу Кадудаля:

— А как откликнулся на это воззвание твой генерал?

— Да, пожалуй, так же как и вы. Он наказал мне разыскать вас и спросить, решитесь ли вы держаться наперекор всему на свете, наперекор самому королю!

— Черт возьми! — вырвалось у Моргана.

— Мы уже решились! — ответил председатель.

— Ну, значит, все хорошо, — сказал крестьянин. — Вот настоящие имена наших новых вождей, а вот их боевые прозвища. Генерал советует вам в письмах обходиться одними прозвищами. Так он делает, когда заходит речь о вас.

— Есть у тебя список? — спросил председатель.

— Нет. Меня могли арестовать и захватить его. Пишите, я буду вам говорить.

Председатель сел за стол, взял перо и под диктовку ван-дейского крестьянина написал следующие имена:

«Жорж Кадудаль — Иегу, или Круглоголовый; Жозеф Кадудаль — Иуда Маккавей; Лаэ Сент-Илер — Давид; Бюрбан-Малабри — Удалец; Пульпике — Королевская Резня; Бонфис — Сокрушитель; Данферне — Шпора; Дюшейла — Корона; Дюпарк — Грозный; Ларош — Митридат; Пюисей — Белокурый Жан».

— Вот они, преемники таких героев, как Шарет, Стофле, Кателино, Боншан, д'Эльбе, де Ларошжаклен и Лескюр! — воскликнул один из братьев.

Бретонец повернулся к нему:

— Если они дадут себя ухлопать, как те, что были до них, то какой будет от них толк?

— Хорошо сказано, — заметил Морган. — Итак…

— Итак, как только наш генерал получит ваш ответ он, снова возьмется за оружие.

— А если бы мы дали отрицательный ответ? — послышался голос.

— Тем хуже для вас! — усмехнулся крестьянин. — Как бы то ни было, восстание назначено на двадцатое октября.

— Ну что ж, — произнес председатель, — благодаря нам генерал сможет уплатить жалованье своему войску за первый месяц. Где у тебя расписка?

— Вот она, — отвечал крестьянин, вынимая из кармана листок бумаги, на котором значилось следующее:

«Получена от наших южных и восточных братьев на нужды и на благо общего дела сумма в…

Жорж Кадудаль, главнокомандующий роялистской армией Бретани».

Оставалось только заполнить пробел.

— Ты умеешь писать? — спросил председатель.

— Уж несколько слов нацарапаю.

— Ну, так пиши: «Сто тысяч франков».

Бретонец написал, потом протянул листок председателю:

— Вот вам расписка, — сказал он, — а где деньги?

— Наклонись и подними мешок, который у твоих ног, там шестьдесят тысяч франков.

Потом председатель обратился к одному из монахов: