И мальчик без конца целовал старшего брата, забрасывая его вопросами.

Англичанин, сидя в карете, с улыбкой наблюдал эту сцену.

Но вот восторженную болтовню Эдуарда прервал женский голос, голос матери:

— О где же он, мой Ролан, мой любимый сын? — спрашивала г-жа де Монтревель, и от непомерного радостного волнения в ее голосе звучали почти скорбные нотки. — Где же он? Неужели он вправду вернулся? Значит, он не попал в плен? Не умер? Значит, он и вправду жив?

Услышав этот голос, мальчик, как змейка, выскользнул из объятий брата, спрыгнул на траву и, словно подброшенный пружиной, бросился к матери.

— Сюда, матушка, сюда! — кричал он, увлекая за собой полуодетую г-жу де Монтревель.

При виде матери Ролан не совладал собой. Он почувствовал, как в груди у него тает давнишний лед, и сердце его усиленно забилось.

— О! — вскричал он. — Мне стыдно перед Богом, — я был неблагодарным, а между там жизнь дарит мне такие радости!

И он бросился, рыдая, на шею г-же де Монтревель, позабыв о сэре Джоне. Но и тот, в свою очередь, чувствовал, что его покидает обычная английская флегма, он молча растроганно улыбался, и по его щекам катились слезы.

Мальчик, мать и Ролан представляли собой чудесную группу — воплощение нежности и любви.

Внезапно Эдуард воскликнул:

— А где Амели? Где же она?

Он вырвался из объятий и, как листик, подхваченный ветром, помчался к особняку.

— Сестрица Амели, проснись! Вставай! Беги сюда! — повторял он.

И стало слышно, как мальчик стучит ногами и кулаками в какую-то дверь. Потом все стихло. Но вот послышались крики Эдуарда:

— На помощь, матушка! На помощь, Ролан! Сестрице Амели дурно!.. Госпожа де Монтревель и Ролан устремились к дому и исчезли в дверях.

Сэр Джон, как опытный путешественник, имел при себе сумку с набором необходимых хирургических инструментов, а в кармане — флакончик с нюхательной солью. Он выскочил из кареты и, повинуясь движению сердца, ринулся на призыв.

Но у крыльца он остановился, вспомнив, что еще не представлен хозяйке дома; такого рода формальности — непреодолимая преграда для англичанина.

Однако та, к которой он спешил, сама направилась к нему навстречу.

В ответ на стук Эдуарда Амели наконец появилась на лестничной площадке. Но, как видно, она была потрясена известием о приезде Ролана: она начала медленно, словно неживая, спускаться по лестнице, делая неимоверные усилия над собой. Но вот у нее вырвался глубокий вздох, и, как надломленный цветок, как сгибающаяся ветвь, она поникла и через миг лежала на ступеньках.

В этот момент закричал Эдуард.

Его крик испугал Амели; собрав если не силы, то волю, она поднялась на ноги, прошептав: «Молчи, Эдуард, ради

Бога, молчи! Я иду!» Держась одной рукой за перила, а другой опираясь на брата, она стала спускаться со ступени на ступень.

Сойдя с лестницы, она увидела перед собой мать и старшего брата. Амели ринулась к нему в каком-то безумном, едва ли не отчаянном порыве и обхватила его шею руками, восклицая:

— Братец! Братец!..

Но вот Ролан почувствовал, что девушка всей своей тяжестью налегает на его плечо.

— Ей дурно! На воздух! На воздух! — воскликнул они повел ее за собой на крыльцо.

Тут перед глазами сэра Джона предстала новая картина.

Очутившись на свежем воздухе, Амели вздохнула и подняла голову.

В этот миг полная луна во всем своем великолепии выглянула из-за облака и озарила бледное лицо девушки.

У сэра Джона вырвался крик восхищения.

Он видел много статуй, но ни одна из них не могла сравниться с этим живым мраморным изваянием.

Амели являла образ совершенной классической красоты, образ музы Полигимнии.

Длинный батистовый пеньюар облегал ее стройный стан. Она склонила голову на плечо брата. Ее длинные золотистые волосы падали на белоснежные плечи. Она обняла мать, и ее рука, словно выточенная из розоватого алебастра, выделялась на фоне красной шали, которую Амели накинула на себя. Такой сестра Ролана предстала перед глазами сэра Джона.

Услышав восторженный возглас англичанина, Ролан вспомнил наконец о нем, заметила его и г-жа де Монтревель.

При виде незнакомца, стоявшего у самого крыльца, удивленный Эдуард живо направился к нему; он не спустился с крыльца на землю, но остановился на третьей ступеньке, и не потому, что боялся идти дальше, а чтобы быть на одной высоте с пришельцем.

— Кто вы такой, сударь? — заговорил он. — Что вы здесь делаете?

— Милый Эдуард, — отвечал сэр Джон, — я друг вашего брата и подарю вам пистолеты, оправленные в серебро, и дамасскую саблю, которые он вам обещал.

— Где же они? — спросил мальчик.

— Они у меня в Англии, — объяснил сэр Джон. — Придется подождать, пока их пришлют. Но ваш старший брат поручится за меня и заверит вас, что я человек слова.

— Да, Эдуард, да, — сказал Ролан. — Если милорд тебе обещает, ты, непременно их получишь.

Затем он обратился к г-же де Монтревель и к Амели:

— Простите меня матушка, простите меня, сестра, что я не представил вам сэра Джона! Но лучше вы сами извинитесь перед милордом: из-за вас я совершил ужасную бестактность!

Подойдя к сэру Джону, он взял его за руку.

— Матушка, — продолжал Ролан, — в самый день нашей встречи милорд оказал мне огромную услугу. Я знаю, что вы не забываете таких вещей. Да будет вам известно, что сэр Джон, один из лучших моих друзей, докажет свою дружбу: он готов проскучать с нами две или три недели.

— Сударыня, — возразил сэр Джон, — я не могу согласиться со словами моего друга Ролана. Мне хотелось бы пробыть в кругу вашей семьи не две и не три недели, а всю жизнь.

Госпожа де Монтревель спустилась с крыльца и протянула сэру Джону руку, которую тот поцеловал с чисто французской галантностью.

— Милорд, — заговорила она, — считайте, что вы здесь у себя дома. День вашего приезда навсегда останется для нас днем радости, а день, когда вы покинете нас, будет днем печали.

Сэр Джон повернулся к Амели. Девушка была сконфужена тем, что посторонний человек видит ее неодетой, и поправляла складки пеньюара.

— Я говорю с вами также от имени моей дочери, — продолжала г-жа де Монтревель, приходя на выручку Амели, — она слишком взволнована неожиданным приездом брата и сейчас не в силах вас приветствовать; она сделает это через минуту.

— Моя сестра, — вмешался Ролан, — позволит моему другу сэру Джону поцеловать ей руку. Сейчас она протянет руку милорду, и это будет своего рода приветствием.