Брызнула кровь, и стоявшая рядом принцесса де Ламбаль упала в обморок. Говорят, король совершил поистине героический поступок: растолкав собравшихся, он подбежал к окну и распахнул его. Кровопускание и свежий воздух привели королеву в чувство. Но, открыв глаза, она почувствовала что-то неладное и в первую минуту подумала, что ребенок родился мертвым. Но ей объяснили, что родилась девочка. Все так ждали мальчика, что испытали великое разочарование, в том числе и сама королева — она даже заплакала. Но когда ей принесли новорожденную, она улыбнулась и произнесла: «Бедная моя девочка, ты — не тот, кого хотели, и от этого для меня ты еще дороже. Сын больше принадлежит государству, чем матери. Ты же будешь со мной и разделишь со мной и счастье, и горе». Счастливая мать назвала девочку Марией Терезой; официально ее будут называть Мадам Руаяль — «королевская дочь». Со специальным курьером Мерси отправил сообщение императрице: «Сегодня утром, в одиннадцать часов тридцать минут, королева произвела на свет принцессу. В тот же день ее окрестили, дав ей имя Мария Тереза Шарлотта. От имени Вашего Величества и короля Испании, избранных крестными родителями, выступили Месье и Мадам». Говорят, во время церемонии Месье попросил священника не отступать от ритуала и назвать имена и титулы родителей, намекнув тем самым на слухи, ходившие относительно отца ребенка. С рождением девочки Месье приободрился: он по-прежнему оставался первым претендентом на корону. О провокации Прованса тотчас узнали все.

В восторге от младенца, король целую неделю, пока королева оправлялась после родов, не ездил на охоту и все свободное время проводил с семьей. Он был очень нежен с дочерью. «Странный», по словам Мерси, обычай — собирать множество зрителей при родах королевы отменили: королева не намеревалась вновь подвергаться столь унизительной процедуре. А так как Франция не получила дофина, то эти роды не должны были стать для нее последними. Страна испытала великое разочарование. Ни бракосочетание ста пар «бедных добродетельных девушек» и «честных работников», каждая из которых получала от королевы 500 ливров приданого, ни 12 тысяч ливров, розданных беднякам в Версале, ни столы с хлебом, вином и и мясом на улицах столицы впечатления на народ не произвели. Когда король с королевой прибыли в Париж, дабы в соборе Парижской Богоматери отблагодарить Господа за рождение дочери, встретили их не слишком любезно. Люди толпились по пути следования королевской четы, однако здравицы слышались редко, в основном в адрес короля. Из-за летней засухи с хлебом обстояло плохо, голодный народ видел причину своих несчастий в расточительной королеве, и рождение принцессы вместо ожидаемого дофина не могло стать компенсацией за его страдания.

Ребенка по традиции отдали кормилице и гувернантке детей Франции. Ею, сменив на этом посту мадам де Марсан, стала мадам де Гемене, та самая, чей салон Иосиф II назвал «притоном». Свита крохотной принцессы насчитывала 24 человека. Желая воспитывать дочь без затей, королева в соответствии с философией здорового материнства начала сама кормить ее. Мария Терезия, принимавшая близко к сердцу все, что касалось внучки, отнеслась к этому неодобрительно, полагая, что решать такие вопросы могут только король и врач. Сама она детей не кормила, считая, что кормящая мать не в состоянии снова забеременеть. Но, возможно, какое-то время Мария Антуанетта все же кормила дочь. «Я убеждена, что воспитание королевских детей непременно должно включать в себя этикет. Нынешняя мода на свободное воспитание, введенная Руссо и ведущая к развязности, мне не нравится, я не вижу в ней никаких преимуществ, а исключительно недостатки. Я не имею в виду, что следует взращивать в детях гордыню, но считаю, что их с детства необходимо приучать присутствовать на приемах, чтобы предотвратить неприличные положения, когда монарх и его семья начинают ничем не отличаться от своих подданных. Это очень важный момент в воспитании, особенно когда речь идет о воспитании французов, нации излишне пылкой и легкомысленной», — поверяла Мария Терезия свои мысли Мерси, не желая пока давить на дочь.

Королева быстро поправлялась. Когда-то она пообещала Мерси, что, если Господь в милосердии своем подарит ей счастье материнства, она откажется от легкомысленных привычек и полностью посвятит себя своему долгу. Насколько она сдержала слово? В первое время она действительно во многом изменила образ жизни. Отказалась от дальних дорогостоящих поездок в Компьень и Фонтенбло, заменив их поездками в ближние Шуази и Марли, перестала бодрствовать по ночам, по нескольку раз в день заходила к дочери, уделяла больше времени королю, часто устраивала тихие семейные ужины в Трианоне. Игру она не бросила, но играла только у себя в покоях, в узком кругу, и не более двух раз в неделю. «Я совсем окрепла и вернулась к прежнему образу жизни, так что надеюсь вскоре сообщить моей дорогой матушке о своей новой беременности. Она может быть во мне уверена, я больше чем кто-либо чувствую необходимость родить еще детей, и ради этого не намерена ничем пренебрегать. Если прежде я заблуждалась, то это происходило по молодости и по легкомыслию; но сейчас я повзрослела, и вы можете быть уверены, я твердо знаю, в чем заключается мой долг. Я очень благодарна королю за его нежное ко мне отношение и рискну утверждать, что он доверяет мне все больше и больше», — писала Мария Антуанетта матери. Обрадованный король подарил супруге 120 тысяч ливров. Королевский подарок пришелся кстати, ибо у королевы накопилось долгов на три тысячи луидоров (примерно 60 тысяч ливров), а по подсчетам аббата Вермона, сумма карточных долгов за прошлый год подбиралась к восьми тысячам луидоров (160 тысяч ливров). Цифры эти произвели удручающее впечатление на королеву, и она, как пишет Мерси, решила сократить свои расходы и не тратить по пустякам.

Но зло свершилось: у французов сформировалось отнюдь не лестное мнение о их королеве. Ее считали легкомысленной и сомневались в ее супружеской верности. Клевета расползалась по всему королевству, причем чем нелепее она была, тем больше в нее верили. Впрочем, клевета никогда и нигде не требует подтверждений и именно нелепостью своей завоевывает массы. В широко распространившемся пасквиле под названием «Исторический очерк жизни Марии Антуанетты» писали: «Когда королева оправилась от родов, версальские развлечения приняли иной характер. Никаких балов, очень мало игры, зато много прогулок, особенно ночных. С наступлением темноты все собирались на террасе дворца, в южном партере. Туда стекался весь Версаль, множество женщин, готовых предаться разврату. Королева, Месье и граф д'Артуа и иже с ними бегали по террасе и среди боскетов. Мужчины в широких плащах, в надвинутых по самый нос шляпах, женщины в капотах сновали среди кустов. Невозможно сосчитать, сколько приключений отыскала себе королева! Не отставали от нее и Месье, и Артуа. Антуанетта быстро встретила там герцога де Куаньи. Жаль, что он сделал королеве всего лишь девочку!.. Принцесса де Ламбаль уступила место мадам де Полиньяк, именуемой графиней Жюли. Пылкая привязанность королевы к Полиньяк может сравниться только с глупой страстью Людовика XV к маркизе де Помпадур. И так же, как Помпадур, графиня Жюли стоит государству огромных денег. У Помпадур были любовники, Жюли открыто живет с Водреем. И самое смешное, что господин де Водрей столь же хорош и с королем, и с королевой, как и с графиней Жюли». Как замечает Альмера, создатели пасквиля не подумали, что зима во Франции отнюдь не располагает к парковым прогулкам. Тем не менее крупицы правды, приправленные щедрой долей лжи, убеждали публику, что «толстячком Луи» правит недостойная королева. Семь бездетных лет не прошли даром: народ считал Людовика импотентом, а Марию Антуанетту сладострастной распутницей. В комедиях такие сюжеты вызывали смех. Но когда речь заходила о королевской чете, это был знак, что в государстве завелась гниль. Памфлетов Мария Антуанетта не читала, но поводов для появления новых предоставляла более чем достаточно. Скабрёзную огласку получил случай, когда из-за поломки кареты королеве и сопровождавшей ее на бал принцессе д'Эннен пришлось добираться до Оперы в наемном фиакре. Обе были в масках, и о «смешном приключении» никто бы не узнал, если бы Мария Антуанетта сама не рассказала о нем в своем кружке. Сплетники немедленно развили сюжет, превратив его в очередную непристойную историю с участием королевы.