– О да, – прошептала Елена с восхищенным и в то же время печальным видом. – Конечно. Теперь я вспомнила.

И даже Айзенменгер понял, что она чувствует. Они стояли на склоне гряды холмов, окружавших поместье с севера, и перед ними расстилалась вся его территория. Озеро у подножия холма казалось серебряным зеркалом, обрамленным коричнево-зеленым зимним лесом. Вдали вздымался замок, освещаемый лучами желтого солнца, а от него тянулись длинные серые щупальца теней. Солнечный свет подчеркивал и дополнял все оттенки цвета, заставляя мерцать камни, оживляя дремлющий лес и заставляя блестеть поверхность озера.

Грошонг, не говоря ни слова, вышел из машины и остановился возле капота. Елена и Айзенменгер встали рядом с ним, и на долгое время между ними воцарилось молчание.

– Ваша мать очень любила это место, – промолвил наконец Грошонг, и Елена бросила на него быстрый взгляд.

– Я не знала этого, – ответила она. – Я помню, что мы часто приходили сюда во время прогулок, но я никогда не думала…

Внезапно она вздрогнула, и Айзенменгер, который постоянно следил за состоянием Елены, обнял ее за плечи. Грошонг опустил голову – он стоял у самой кроличьей норы, однако она, судя по всему, не представляла особого интереса.

– А почему это место называется Стариковской Печалью? – спросил Айзенменгер.

Грошонг вновь принял свой обычный невозмутимый вид.

– Видите тот холм? – осведомился он, указывая налево, где посреди пологой ложбины виднелось небольшое возвышение. – Говорят, там находится его могила.

Грошонг двинулся по направлению к ней, и Елена с Айзенменгером последовали за ним. На краю ложбины он остановился.

– Его звали Эбенизер Барлоу. Он жил здесь, а в то время это было не просто. Немного овощей, несколько овец. А потом он женился на девушке, которая была гораздо младше его, – а такие вещи к добру не приводят. – Его тон недвусмысленно свидетельствовал о том, что он не одобряет фривольности и абсолютно уверен, что ее последствия неизменно оказываются плачевны. – Она забеременела от другого мужчины и бросила его, забрав все, что у него было. А старик повесился вот на этом дереве. – И он указал на мертвый остов дерева, который высился над ложбиной и могильным холмом.

Все это звучало довольно грустно, но Грошонг продолжил с какой-то мрачной веселостью:

– Говорят, он повесился на колючей проволоке.

– Ну…

– Так говорят, – пожал плечами Грошонг. Однако если он и пытался разрядить атмосферу, ему это не удалось – при всей своей красоте это место теперь казалось проклятым.

– Может, поедем? – спросила Елена. – Я что-то замерзла.

– Привет, Нелл!

Нелл не ответила. Глаза у нее расширились, рот открылся, и она сделала глубокий вдох, – вид у нее стал абсолютно ошарашенный. Потом она вскрикнула, лицо ее просияло, и она бросилась навстречу брату.

– Хьюго!

Он обхватил ее руками.

– Сюрприз! – прошептал он ей на ухо и отстранился, продолжая держать сестру за плечи. – Как ты, Нелл? Я уже видел Тома. Он стал таким капризным мальчуганом!

– О, Хьюго! Как я рада тебя видеть! Рождество было ужасно скучным.

– Ну, тогда надо попробовать сделать Новый год повеселее.

– Ты надолго?

– На пять дней, – улыбнулся он.

– Всего на пять?

Он рассмеялся.

– Нелл, у меня пациенты. Они ждут меня.

– А мы? – с грустью улыбнулась она. – А я?

Он снова рассмеялся. Левой рукой он продолжал держать сестру за плечо, а указательным пальцем правой провел по ее щеке.

– У тебя есть мама и папа.

– А если этого недостаточно? – чуть ли ни со слезами на глазах спросила она.

– Ну же, ну же. Вполне достаточно.

Она прильнула к его груди, и ее последующие слова были приглушены слезами:

– Я скучаю по тебе, Хьюго.

Он осторожно отстранился и заглянул в ее мокрое от слез лицо.

– И я скучаю по тебе, Нелл. Поэтому давай возьмем лучшее от тех пяти дней, которые у нас есть.

Она улыбнулась и затем кивнула.

Фетр въехала на широкий, покрытый гравием двор перед центральным входом в замок. В машине вместе с ней находился Орам. Время приближалось к семи вечера, на улице было темно и холодно. Возвышавшийся над ними замок был частично освещен прожекторами, свет которых заставлял светло-коричневый камень мерцать, придавая изогнутым линиям башен и прямоугольным амбразурам странные неевклидовы формы, словно уходившие в иные измерения. Замок и при дневном свете выглядел эффектно, а морозным вечером, с искаженными сумраком очертаниями, он производил ошеломляющее впечатление.

– Я согласился бы жить здесь, – заметил Орам.

– Боюсь, ты не осилил бы счета за отопление.

Смерзшийся гравий под ногами казался ровным покрытием. Датчик на приборной доске машины показывал, что снаружи минус шесть градусов, однако, когда они вышли, Фетр подумала, что приборы недооценили степень холода.

Их взорам предстал длинный каменный портик с крытой галереей. Свод аркады уходил настолько далеко ввысь, что, когда Фетр запрокинула голову, ей показалось, что он теряется в бесконечности, и лишь ряд слабых желтоватых лампочек немного разгонял густую тьму. Фетр заметила даже несколько мотыльков, вероятно, облаченных в морозоустойчивое нижнее белье, которые вились вокруг этих далеких огней.

Почтовый ящик на массивных двойных дверях отсутствовал.

– Интересно, и где почтальон оставляет почту? – осведомился Орам, любивший лично приносить официальные повестки.

– Наверное, стучит в дверь.

Кнопка звонка была выкрашена ярью-медянкой, Когда Фетр нажала на нее, изнутри не донеслось ни единого звука. Казалось, они ждали целую вечность, так как восприятие времени нарушилось под влиянием холода и сомнений в том, что их кто-нибудь услышал. Стопы у Фетр совсем окоченели, и она принялась переминаться с ноги на ногу.

– Наверное, им далеко идти.

Ожидание затягивалось. И когда дверь внезапно и без всяких предупреждений распахнулась, они были удивлены. На пороге возникла миловидная женщина лет двадцати.

– Да? – осведомилась она.

Фетр и Орам предъявили свои удостоверения.

– Констебли Фетр и Орам, – пояснила Фетр. – Мы хотели бы поговорить с Тристаном Хикманом, если это возможно.

Вышедшая особа забрала удостоверения и принялась их изучать, прищурив глаза.

– Не знаю, – переведя взгляд на Фетр, ответила она. – Он только что приехал…

– Это важно.

Ее собеседница продолжала колебаться, однако властная интонация, документы и настойчивый вид Фетр были достаточно убедительны. И девушка уступила.