Остальные найденные вещи он бросил в стол и чуть повернул абажур лампы.

Склоненный над столом, он смотрел вниз, на пол – в желтом свете лампы чернела отвратительно косматая стена, а от досок письменного стола тянулись сонно колышущиеся, поблескивающие, спутанные нити паутинок. Посредине, присыпанный пылью, лежал на паркете конверт от старого письма, маркой и адресом кверху – а под ним что-то было – приподнимая его край – что-то маленькое. Как орех.

Едва успел подумать: мышь, – и отвращение перехватило ему горло. Он задержал дыхание и, не глядя, потянул бронзовое пресс-папье, тяжелое, словно железное. Сердце его застыло в ожидании, что он не успеет, что отвратительный серый промельк жуткого бегства вот-вот выскользнет из-под конверта. Но ничего не происходило – конверт так и лежал, чуть приподнятый, лампа освещала его, и только паутинки непрестанно дрожали в собственной размеренной жизни; он наклонился еще сильнее и, уже лежа на столе, с размаху опустил пресс-папье, которое тяжело ударило в конверт, будто прижав к земле что-то упругое, колыхнулось и глухо завалилось в пол в облачке серой пыли.

И тогда безумие, отвращение и отчаяние охватили его – не раздумывая, не просчитывая, он принялся сбрасывать на конверт все, что было под его руками: толстые тома германской истории, словари, коробку от табака, обитую серебряной жестью – пока под неторопливо развевающимися нитями паутины не выросла хаотическая куча, внизу которой, в шуме падений, он странным образом все еще ощущал непобежденную, живую, сопротивляющуюся эластичность.

В пароксизме тревожности (он инстинктивно чувствовал: если не убьет это – придет отмщенье) он притащил, постанывая от напряжения, широкий, литой колосник и, раскидав ногой кипу книжек, со сверхчеловеческим усилием ударил во вздувшийся край конверта.

Тогда что-то слабо мазануло его по ногам, он почувствовал то самое, что и раньше, живое и теплое прикосновение, и тогда, с горлом, перехваченным паническим воплем, он вслепую бросился к дверям.

В прихожей было куда светлее, чем в комнате. Он судорожно сжимал ручку двери, сражаясь с головокружением. Взглянул на приоткрытую дверь. Собирался с силами для того, чтобы вернуться в комнату, когда появилась темная точка.

Он не замечал ее, пока не поставил на нее ногу. Была меньше головки шпильки, казалась зернышком, крошкой пыли или сажи, несомой ленивым дыханием сквозняка над полом. Нога не коснулась досок. Он поскользнулся или, вернее, проехался, словно наступив на невидимый упругий мячик, который сразу же ушел в сторону. Теряя равновесие, он отчаянно затанцевал и приложился о дверь. Сильно ударился локтем. Собирал себя с пола, всхлипывая от усилия.

– Ничего, дорогой, ничего, – бормотал он, приподнимаясь с корточек. Зашипел, попытался пошевелить ногой – была целой. Теперь он стоял на пороге и отчаянно осматривался. Сразу над полом, на фоне приоткрытых дверей в сад, где мерно шуршал дождь, он заметил черную точку. Та легонько подрагивала в углу между порогом входных дверей и щелью в досках, медленно замирая. Он все сильнее наклонялся над этим не пойми чем, пока не согнулся почти напополам. Всматривался в черную точку, которая вблизи казалась чуть продолговатой.

«Паучок на ножках таких тонких, что я их не вижу», – решил он. Мысль о нитеподобных ножках создания наполнила его дурманящей неуверенностью. Он замер с вытащенным из кармана платком. Складывал его в руке в ловушку и отдергивал руку, неуверенный. Наконец он отпустил кончик платка и приблизил тот, свисающий, к паучку. «Испугается и убежит, – подумал. – Все будет нормально».

Черная точка не убегала. Кончик платка до нее не доставал, но изгибался на ширину пальца сверху, словно наткнувшись на невидимое препятствие. Он бессильно тыкал мнущимся и сворачивающимся уголком платка в воздух, пока не ткнул, раззадоренный (собственная предусмотрительность заставляла замереть дыхание), в черную точку вынутым из кармана ключом.

Почувствовал рукой то же, что и раньше, эластичное сопротивление, ключ вывернулся в пальцах, а черная точка подлетела вверх к его лицу, затанцевала нервно, делая вертикальные, гаснущие, все более невысокие прыжки, пока снова не замерла в углу между порогом и полом. Он даже не успел как следует испугаться.

Медленно, щурясь, как над сковородкой со стреляющим на огне беконом, он накрыл черную точку развернутым платком. Тот чуть опал и вздулся, словно бы под ним лежал шарик для пинг-понга. Он собрал уголки, осторожно приблизил их, свернул – круглое нечто оказалось в плену. Он сперва ткнул в пойманное кончиком ключа, потом – пальцем.

Оно и правда было эластичным, пружинило под натиском, но чем сильнее его сжимали, тем явственнее становилось сопротивление. Было легким – платок весил не более чем сам по себе; по крайней мере, он не мог ощутить этот вес. Выпрямился на затекших ногах, второй, свободной рукой оперся о стену и кое-как потащился по комнате.

Сердце его молотило, пока он клал свернутый в жгут платок под лампой на очищенной от мусора поверхности письменного стола. Включил свет, поискал очки, потом, подумав, не щадя усилий, во втором сверху ящичке нашел лупу – большое, как блюдце, увеличительное стекло в черном оксидированном кольце с деревянной ручкой. Подтянул стул, отодвинув с прохода весь устроенный беспорядок, раскрытые тома, и принялся осторожно разворачивать платок. Еще раз остановился, встал, в бардаке под окном нашел прозрачную крышку для сырницы, надщербленную с одной стороны, но целую, накрыл ею платок, оставляя только высовывающийся кончик, потянул за него, пока платок не раскрылся, весь в пятнах и затеках.

Он не видел ничего. Приближал лицо все сильнее, пока не ткнулся носом в холодное стекло крышки, и вздрогнул от этого неожиданного прикосновения.

Черную точку он увидел только под лупой. Под увеличением она выглядела как маленькое зернышко пшеницы. На одном кончике ее была чуть более светлая, сероватая выпуклость и две мелкие, даже сквозь лупу едва заметные зеленые точки – на другом. Он не был уверен, не придает ли им этот оттенок толстое стекло крышки, преломляющее свет. Аккуратно потянул за уголок, вытащил из-под крышки платок. Длилось это не больше минуты. И тогда ему в голову пришла идея. Он передвинул крышку по столу так, что стеклянный край выставился за край столешницы, под приставленную снизу спичку, которую в последнюю секунду он чиркнул о коробок, и ввел внутрь на длинной проволоке.

Некоторое время казалось, что спичка погаснет, потом, когда она разгорелась сильнее, он все не мог передвинуть ее в нужном направлении, но наконец удалось и это. Желтоватое пламя приблизилось к черной точке, висящей в двух сантиметрах над поверхностью стола, и сразу же неспокойно затрепетало, а когда он толкнул огонек чуть дальше, будто обернулся вокруг невидимой выпуклости. Так продолжалось недолго, огонь выстрелил последней синеватой искрой и погас – только обугленное тело спички рдяно светилось еще секунду.

Он вздохнул, снова сдвинул крышку под абажур лампы и долго неподвижно всматривался в черную точку, чуть двигающуюся под крышкой.

– Невидимый шарик, – проворчал. – Невидимый шарик…