– Стой! – кричу я. – Сантанджело, остановись!

Тормоза визжат, и всех нас по инерции бросает вперед.

– Что такое? – спрашивают все хором.

– Ты в порядке? – добавляет Раффи.

Я отстегиваю ремень безопасности, выбираюсь из машины и иду обратно вдоль дороги. У меня за спиной хлопают три двери, и я чувствую, что мои спутники идут за мной. Прямо перед нами, на обочине дороги, среди травы, папоротника, камней и неопрятных кустов растет кучка маков. Вокруг них выложены камни, которые как бы говорят: «Не наступи!» Я изумленно смотрю на цветы, а затем перевожу взгляд на Григгса.

– У вас бывают здесь пробежки?

Он качает головой.

– Мы бегаем в противоположную сторону.

– Что это? – спрашивает Раффи. – Что-то типа придорожного мемориала?

– Было бы логично, – отвечает Сантанджело. Где-то здесь произошла жуткая авария лет двадцать назад.

Я поворачиваюсь к нему.

– Кто погиб?

Он пожимает плечами.

– Отец знает, конечно. По-моему, погибли сразу две семьи. Но они были не местные.

Григгс внимательно следит за мной.

– Все в порядке? – тихо произносит он.

Я не уверена, что хочу рассказывать им эту историю. Она словно принадлежит мне… И Ханне. Я не знаю, правдива ли она. Знала ли Ханна об этих семьях?

– Есть одна история, – начинаю я, – если верить ей, эти цветы посадили ребята, которые учились в школе Джеллико, но однажды маки растоптали кадеты на пробежке. Они тогда впервые приехали сюда. Но на следующий день один из кадетов пришел и посадил новые. В смысле, вместе с теми ребятами.

– Где ты такое услышала? – интересуется Григгс.

– Ханна рассказала.

– Та, которая приглядывает за вами?

Я молчу. Это место такое странное. Я поворачиваюсь и смотрю на другую сторону дороги, где Джуд впервые увидел Нани и подумал, что это привидение. Они не существовали, убеждаю себя я. Этих людей никогда не было.

Григгс, Сантанджело и Раффи неотрывно следят за мной, и я направляюсь обратно к машине. Джона убеждает Чеза, что нужно ехать, пока нас не увидел Сантанджело-старший.

– И куда поедем?

Чез поворачивается ко мне.

– Я покажу вам место, где нашли вещи, принадлежавшие пропавшему ребенку.

– Это как-то мрачно, – возражает Раффи.

– Что за ребенок? – спрашивает Григгс.

Сантанджело отворачивается, но я ловлю его взгляд в зеркале заднего вида, и он тут же отводит глаза. У меня возникает ощущение, что он знает что-то о моей жизни, что мне самой неизвестно. Не могу даже вообразить, что именно, но, полагаю, будучи сыном полицейского, он получает самые разные сведения. Я вечно торчу в школе, которая занята территориальными войнами, и не имею доступа к информации, которая есть в городе. И потом, я и не пыталась ничего там отыскать, потому что Джеллико, как мне казалось, крайне слабо связывает Ханну и мою мать. В прошедшие годы я порой задавалась вопросом, не познакомились ли они, пока Ханна училась в университете или подрабатывала где-нибудь в пабе. Или, может, Ханна просто была ее соседкой и сочувствовала своей ровеснице, матери-одиночке, которая не могла прожить и дня без коктейля из алкоголя, наркотиков и обезболивающих. Ханна могла работать в одной из наркологических клиник, куда изредка обращалась моя мать, когда пыталась завязать. Но каждый раз, когда я спрашивала Ханну о ее связи с моей матерью, она просто говорила:

– Ты чувствуешь себя в безопасности?

Я пожимала плечами, потому что не видела никакой угрозы для себя, и Ханна всегда говорила:

– Значит, довольствуйся пока этим.

Но этого мне было мало. И сейчас я как никогда злюсь на нее за это. Однако Сантанджело, похоже, знает что-то, и, что самое главное, очень хочет поделиться.

– Поехали, – тихо соглашаюсь я.

Это место находится на противоположном конце города. Мы едем, и я слежу взглядом за рекой, которая протекает через Джеллико и снова теряется в глуши. Здесь почти так же красиво, как на участке Ханны, только реку затеняют плакучие ивы. С веток свисают тарзанки для любителей прыгать в воду.

Мы вчетвером сидим и смотрим на реку почти в полном молчании, потому что не сказать, что мы большие друзья, у которых много общих тем для разговора. Но, как ни странно, никакой неловкости нет, просто тишина, если не считать привычных звуков природы. Время от времени перед моим носом возникает какое-нибудь насекомое, описывает полный круг и улетает в неизвестном направлении.

– Ты же не из тех, кто зациклен на новостях о серийном убийце? – обращаюсь я к Сантанджело.

– Нет.

– Тогда к чему ты упомянул мальчика, который пропал почти двадцать лет назад.

– Откуда ты знаешь, что это было почти двадцать лет назад? – удивляется Сантанджело.

– Ты сам сказал.

– Он не говорил, – с внезапным интересом возражает Григгс.

– И я не говорил, что это был мальчик.

– А это был мальчик? – уточняет Григгс.

Сантанджело кивает.

– Наверное, я раньше об этом слышала, – говорю я. Про рукопись Ханны мне говорить не хочется. – А ты?

Сантанджело пожимает плечами, но я не свожу с него глаз, и он начинает ерзать.

– Я однажды видел его фото, – тихо признается он. – Оно меня впечатлило.

– Потому что он был нашим ровесником? – спрашивает Раффи.

Сантанджело задумывается на секунду, как будто ему самому надо что-то понять, прежде чем пытаться объяснить другим.

– Вам никогда не казалось странным, что наши ровесники умирают? Это так противоестественно.

Я сосредоточенно слежу за его лицом.

– Если бы вы видели это фото, вы бы поняли. Этому мальчику так и хочется сказать: «Почему тебе не хватило сил сопротивляться смерти? Разве с таким взглядом любые напасти не должны были бежать от тебя прочь?»

– Но ты сейчас говоришь не о возрасте, а о силе духа, – замечает Раффи.

– Может, так и есть. Это как в восьмом классе, когда мы проходили дневник Анны Франк. Она умерла от тифа. Разве в это можно поверить? Как могла Анна Франк умереть от тифа? Она ни на секунду не затыкалась, раздражала всех, и казалось, что ее внутренний огонь нельзя уничтожить. Я подумал: ну, ладно, допустим, газовая камера или расстрел еще могли бы убить ее. Но не болезнь, от которой спокойно вылечивались обычные люди.

Меня очень тревожит тот факт, что у предводителя горожан, оказывается, есть душа, и я начинаю слегка в него влюбляться.

– В итоге все сводится к пульсу и кровоснабжению, – невыразительно произносит Григгс. – Сила духа не может никого спасти.